Звездный час адвоката

Борохова Наталья Евгеньевна

– Тпру, братва! Осадите назад. Там Валька с бабой!

Меня покоробила такая откровенность, а Валентин как ни в чем не бывало крикнул:

– Погодите, мы сейчас закончим!

Из-за двери послышался хохот. Я соскочила с постели и, еле попадая ногами в чулки, начала одеваться. Руки тряслись, я чувствовала себя какой-то грязной, и мне до смерти хотелось раствориться в воздухе, сигануть со второго этажа, только бы не выходить через дверь, за которой переговаривались парни.

– Да не психуй ты, – сказал мне Валентин. – Ну, не выгонять же мне их на улицу? Там, между прочим, мороз под тридцать градусов.

Кое-как

одевшись, я выбежала из комнаты, стараясь не поднимать глаз от пола. Я дала зарок больше не встречаться с ним, но тогда я не знала, что впереди меня ждет еще одно испытание.

– Валь, я, кажется, беременна, – произнесла я так, словно заранее уже просила извинения за доставленные неудобства.

– Черт! – отозвался он. – Ты уверена?

– У меня никогда не было ничего подобного, – проговорила я. – Но, кажется, все так и есть.

Конечно, я не рассчитывала на то, что мой герой-любовник упадет передо мной на одно колено и предложит мне свою руку и сердце, а потом закружит по комнате, повторяя, как заведенный: „Боже, как я счастлив!“ Почему-то даже в самых смелых мечтах воображение не заводило меня так далеко. Но все равно то, что произошло потом, оказалось для меня неприятным сюрпризом.

– Такое случается, – произнес спортсмен философскую фразу. – Тебе нужно избавиться от него.

– От кого – от него? – переспросила я.

Он разозлился:

– Не будь дурочкой! Сама же все прекрасно понимаешь. Ты должна избавиться от ребенка.

– Но, Валь, – проговорила я. – Говорят, что это очень больно. Кроме того, у меня потом могут быть осложнения.

– Ерунда! – произнес он тоном знающего человека. – Тысячи женщин прошли через это, и ничего! Живы и здоровы. Спроси у своей матери… Хотя нет. Лучше не спрашивай.

– Валь, что делать-то? – произнесла я, чувствуя, что в моих глазах закипают слезы. – Может, есть какой-нибудь другой выход?

Конечно, я говорила чепуху. Какой выход мог быть в такой ситуации? Вопрос звучал по-гамлетовски просто, и ответ не предполагал большого количества вариантов. Быть или не быть? Рожать или не рожать? Я ждала совета от большого, сильного человека, который валялся сейчас на кровати и смотрел на меня с выражением легкой досады. Я доставляла ему хлопоты. Он не готов был взять на себя ответственность.

– Сама виновата. Говорил же тебе, предохраняйся! – заметил он тоном прокурора. – Женщина должна сама всегда думать о таких вещах.

Вот как! Значит, это только моя головная боль…

– В конце концов, это плата за удовольствие, – изрек он. Похоже, мои неприятности спровоцировали у него всплеск философского восприятия жизни. Но мне в тот момент было не до смеха. Плата за удовольствие?! Да я ведь так и не сумела его получить!

Мне казалось, что земля уходит из-под ног. Лоб мой пылал. Веки покалывало. В голове, подобно стенанию пыточного инструмента, раздавался скрип злосчастной панцирной сетки.

– Да не горюй ты! – сказал он мне на прощание. – Вот увидишь, все еще образуется. Только с больницей не тяни.

Состояние мое трудно было бы описать словами. Мне казалось, что моя жизнь, доселе протекавшая легко и беззаботно, разом кончилась. Я

уперлась лбом в наглухо закрытую дверь. Хуже всего было то, что я не могла доверить свою тайну родителям. Интеллигентные люди, считавшие меня невинной девочкой, они бы так и не поняли всей глубины моего падения. Разумеется, родители не выставили бы меня за порог, но мне пришлось бы объясняться, что-то очень долго говорить им в свое оправдание и, конечно, лгать. Не могла же я им сообщить, что улеглась в постель с Валентином не по причине огромной любви, а просто так, ради познания тайны жизни.

По наивности я полагала, что избавиться от беременности можно так же просто, как ее заполучить. Я прыгала по ступеням вверх и вниз, полагая, что от неуемных физических упражнений у меня начнется кровотечение и проблема решится сама собой.

– Решила перейти к нам на факультет? – рассмеялась подруга, застав меня за выполнением ежедневного комплекса прыжков.

Я посмотрела на нее, собираясь ответить ей подходящей шуткой, но внезапно разрыдалась. Сидя на грязной ступеньке, я лила слезы, утираясь носовым платком, а подруга, обняв меня за плечи, ждала, когда я смогу хоть что-нибудь объяснить.

– Я б-беременна, – произнесла я, громко икая.

– Вот дура! – сказала подруга, но в ее голосе не было злобы и осуждения, пожалуй, только удивление и сочувствие. – Ты уверена? – задала она мне вопрос, который уже набил мне оскомину.

– Д-да! – зарыдала я еще громче.

Она похлопала меня по плечу, призывая успокоиться. Но я готова была залить слезами все здание этого чертового института, да и вообще устроить мировой потоп. Тогда все утонут, и моя тайна сгинет вместе со мной в пучинах океана.

– А что Валентин? – спросила подружка, подавая мне чистый носовой платок.

– Велел идти в больницу, – проговорила я с трудом. – Он не хочет никакого ребенка! Говорит, что я сама виновата.

– Не хочет, значит? – задумчиво произнесла подруга. – И ты теперь прыгаешь по ступеням?

– Д-да, говорят, это помогает, – шмыгнула я носом.

– Дважды дура, – сказала она. – Вот что, ступай домой и сиди там. Родителям скажешь, что заболела. Ничего не предпринимай, просто сиди и жди.

– Чего ждать? – спросила я.

– Деда Мороза с подарками! – огрызнулась она, но потом, смягчив тон, добавила: – Меня жди. Да не реви, все обойдется.

Я сделала так, как посоветовала подруга. Сидя дома возле окна, я тоскливо обозревала двор. В то время вовсю буйствовала весна. Снег уже сошел, и малышня, облюбовав сухой кусочек асфальта, чертила на нем „классики“. Ребята постарше гоняли футбольный мяч. Все лавочки во дворе были заняты пенсионерами. Словом, кроме меня, несчастной и одинокой, во всем городе не нашлось бы человека, равнодушного к этому празднику жизни. Свежий ветер, залетая в окно, приносил с собой ароматы сырой земли и еще чего-то особенного, не то дыма от горевших в костре прошлогодних листьев, не то запаха оживающих под весенним солнцем деревьев. Обычно весной мое сердце сжималось от ощущения чего-то нового и, несомненно, радостного, приближающегося ко мне все ближе с каждым прожитым днем. Запахи становились пронзительнее, звуки отчетливее, молодая кровь бурлила, жизнь казалась прекрасной и бесконечной.