Звездный час «Весты»
Шрифт:
— Господин подполковник, начерченная здесь схема, очевидно, относится к приборам автоматической стрельбы?
— Вы правы, — ответил Чернов, — но они будут установлены под моим личным наблюдением в последнюю очередь. А гальванические батареи возьмем на борт перед самым отплытием — они не любят сырости. Сейчас все аппараты (их два комплекта, для каждой батареи — свой) лежат в одном из складов адмиралтейства. Двери я запечатал лично, день и ночь там стоит часовой. Но прежде чем установить их и соединить проводами, мы должны будем еще смонтировать по оси судна, под палубой, канал для проводников — это самая уязвимая для вражеских снарядов часть системы. Канал и еще головки цилиндров машины, которые выше ватерлинии и ничем, к сожалению, не блиндированы.
Андрей сгорал от любопытства, ему хотелось узнать больше о таинственных приборах.
— Осмелюсь спросить, Константин Давыдович, каков принцип действия приборов?
— Он довольно прост. Корпус судна, разворачиваясь, наводит орудия на цель и остается до залпа в такой позиции. Мортирам придается угол возвышения в зависимости от расстояния до цели. Дается команда «пли», включается ток.
При полном штиле правильное определение величины наклона ствола и расстояния до цели, понятно, обеспечат попадание, но даже очень слабое волнение изменит угол возвышения и приведет к промаху. Главным элементом системы господина Давыдова поэтому является прибор, названный им креномером. На моем плане он показан под номером один. Прибор автоматически замкнет ток в сети и подаст его к запальным трубкам орудий только тогда, когда их стволы примут на волне заданный угол наклона. В этот момент и произойдет залп. С устройством всех аппаратов я познакомлю и вас, и других артиллеристов, которые приедут с Барановым. Но прибор № 1 будет запечатан во все время плавания. Таково непременное условие изобретателя, которое он поставил Морскому министерству. Устройство его знаем только мы двое.
— Господин Давыдов боится шпионажа?
— Вот именно, и в основном английского. Он уверен, и я с ним согласен, что его система значительно уравняет силы русского и английского флотов в случае англо-русской войны. Вы знаете, какие у нас отношения с этой державой. Даже сейчас в Черном море мы воюем, в сущности, с Англией. Броненосцы — английские, офицеры — английские, даже уголь — и тот из Англии! Осторожность Давыдова вполне понятна. Однако мы заговорились, господин прапорщик. Сейчас прошу вас отправиться на «Весту» — туда уже, наверное, подходят рабочие, везут легкие орудия. Я взял все скорострельные и две 9-фунтовые пушки, на всякий случай. Займитесь их приемкой и блиндированием погребов. Я буду часа через три — отдохну немного, не спал ночь.
Андрей поклонился и вышел. На причале его ждал брат с артелью рабочих; приближались телеги с орудиями.
…Работали до полного изнеможения. Рабочий день начинался в пять утра и кончался в 11 вечера. Рабочие трудились в две смены. По четыре часа в день Андрея подменял Владимир (хотя толку от него еще было мало). Чернов то появлялся на пароходе, то устремлялся в штаб главного командира выпрашивать инструменты, детали или еще рабочих; то пропадал в мастерских, где склепывали металлические балки, которые должны были выдержать на себе тяжесть и откат мортир.
Володя иногда жалел, что принял совет брата и попросился на «Весту». Все его соученики бездельничали и весело убивали время до 15 июня — даты начала практического плавания, когда им надлежало явиться на свои корабли. А он торчал на «Весте» с мерной лентой, определял места установки пушек, показывал рабочим, куда класть мешки с песком. Время от времени Чернов посылал его в машинное отделение, где команда во главе с помощником механика — добродушным украинцем копалась в двигателе. В машине Владимир понимал мало, но Чернов считал, что ему полезно «присматриваться», как он выражался. Впрочем, юнкеру и самому там нравилось. Паровой двигатель помещался в большом зале, занимавшем центральную часть «Весты». Свет едва проникал через маленькие иллюминаторы вверху. В полумраке таинственно поблескивали медные маховики и шатуны. Даже днем работы выполнялись при свете переносных керосиновых калильных ламп. Огромные котлы возвышались в соседнем отсеке, под ними зияли отверстия потухших топок. Владимир с некоторым даже страхом заглядывал в них и смотрел на огромные лопаты кочегаров, которыми они должны были бросать уголь из ямы. Кочегары чистили топку и котлы, машинисты возились с машиной, разбирали, смазывали, осматривали. Хотя «Веста» и пришла в Николаев своим ходом, но машине было почти двадцать лет. Все понимали, что в случае боя от нее будет зависеть их жизнь.
Владимира очень интересовал будущий командир — Баранов, и он приставал к Андрею, чтобы тот расспросил о нем Чернова. Будущий командир казался Владимиру личностью замечательной и несколько таинственной. Андрею было неудобно расспрашивать подполковника о Баранове, но, побуждаемый Володей, он все же решился задать ему несколько вопросов.
Было это вечером, они возвращались с «Весты», солнце садилось в степи за Бугом, пустынную гладь реки пересекала одинокая лодка. Подполковник остановился, раскурил сигару:
— Я знаком с нашим командиром уже много лет. Ему около сорока, плавал на разных кораблях Балтийского флота. Человек он, безусловно, необычный. О «барановском» ружье вы знаете…
— Конечно, оно же принято на вооружение флота, — ответил Андрей.
— Принято, но массовое производство никак не могут наладить. А ведь это, я считаю, лучшая на настоящий момент винтовка. Вообще, — продолжал подполковник, — интересы у Николая Михайловича очень разнообразны. В позапрошлом году пытался образовать акционерное общество «Гидротехник» — для выполнения работ по углублению фарватеров, но не вышло.
— Что же ему помешало? — спросил Андрей. Володя не решался вступить в разговор о командире, но внимательно слушал — Чернов сообщал поистине необычайные вещи.
— Не удалось распространить нужное количество акций, наши капиталисты не рискнули доверить свои капиталы морскому офицеру, да еще и директору музея.
— Как директору музея? — не удержался изумленный Володя.
— Да, не удивляйтесь, юноша. Баранов последние годы был директором Морского музея и, поверьте, привел его в самое блестящее состояние. Но как только началась война, он тотчас же подал рапорт о переводе на Черноморский флот. Ему, как и мне, не терпится испытать в деле приборы автоматической стрельбы. Кроме того, Николай Михайлович считает, что повальное увлечение бронированием кораблей — ошибка. По его мнению, если небронированный крейсер будет иметь большую скорость хода, то он может, маневрируя, взять верх над тихоходным броненосцем, который стоит во много раз дороже.
— Позвольте, Константин Давыдович, — прервал его Андрей, — не излагал ли господин Баранов эти взгляды в морской газете «Яхта»?
— Совершенно верно, в начале этого года. Но его идеи, боюсь, опережают время. Они кажутся кощунственными нашим поклонникам брони. Баранова объявили «сухопутным моряком», а когда узнали про его рапорт о переводе в действующий флот, то даже сочинили дурацкую эпиграмму:
…Думает, как на парад, Из музея на Царьград.Чувствовалось, что Чернов верит в Баранова, хотя тот был «сухопутным моряком» и директором музея. Но еще больше подполковник верил в свои мортиры и в систему Давыдова. Самим изобретателем он безгранично восхищался. Однажды сказал Андрею:
— Сейчас мы, в сущности, начали работать над реализацией идей господина Давыдова, выдвинутых им еще в конце прошлого года. Он понимал, что война неизбежна, и еще тогда подал в Морское министерство «Проект обороны Черноморского побережья». В нем он указывал, что пароходы РОПИТа нельзя вооружить современными морскими орудиями — эти пушки для них тяжелы, и предлагал поставить на пароходах мортиры. Но министерство не скоро раскачаешь. Вот потому-то мы с вами и работаем сейчас в две смены.