Звездный прыжок
Шрифт:
– Давайте говорить прямо, - резко прервал его Питер. - Корабль и звездный двигатель принадлежат нам. А журнал уничтожен, как мы и говорили. И мы привезли сюда Баллантайна, пытаясь что-то сделать для него... - Он прервал себя, лицо его передернулось, словно от какого-то шокирующего воспоминания.
Комин почувствовал призрачный холод в эмоциях своего собеседника, но снова спросил:
– Позволите вы мне увидеть его?
– Почему я? Почему вы считаете, что я не отправлю вас на Землю?
– Потому что, - мрачно сказал Комин, - вам известно, что я кое-что знаю, и вы тоже
– Он ничего не знает! - выкрикнул Стенли Питеру. - Откуда? Баллантайн был в коме и не мог говорить. Он блефует, пытаясь нас одурачить.
– Может быть, - сказал Питер Кохран. - Мы это узнаем. Ладно, Комин, вы убедили меня, что знаете нечто и вы можете увидеть Баллантайна. Но я не буду иметь с вами дело после этого. Я только один из Кохранов, а это касается всех нас. Других здесь не будет до вечера по земному времени, и тогда мы можем сразиться. Достаточно честно?
– Достаточно, - кивнул Комин.
– Тогда что вы знаете?
– Не много, - сказал Комин. Настало время достать единственный маленький козырь, и он должен сыграть им так, чтобы подумали, что козырей у него полные руки. - Не много. Но я знаю, что начнется волнение, если людям станет известно, что существует трансурановая планета.
На секунду наступило молчание. Выражение лица Питера Кохрана не изменилось, но с лица Стенли сошла краска и оно посерело. Затем Сидна сказала в полной тишине:
– Он знает. И поэтому кто-то пытался убить его.
Питер Кохран резко взглянул на нее.
– Это нелепо. Мертвый он никому не нужен.
– Теперь я могу видеть Баллантайна? - потребовал Комин.
Кохран резко повернулся.
– Да. Для этого вас сюда пригласили. Сидна, ты останешься здесь. На сегодня ты наделала предостаточно неприятностей.
– Я и сама собираюсь остаться здесь, потому что мне нужно выпить! - сказала она.
Комин последовал за Питером Кохраном по коридору. Стенли пошел с ними. В конце коридора была скользящая металлическая дверь, а за ней лифт, который, медленно шипя, стал спускаться вглубь лунной скалы. Комин начал потеть, рубашка прилипла к телу, по спине опять бежал холодок. Сердце стучало бешено, нервно, стало трудно дышать. Морщины на лице Питера Кохрана били глубокими. Он выглядел так, словно долго не спал. Стенли стоял в стороне от них, погруженный в свои мысли. Глаза его медленно переходили с Комина на Питера Кохрана и обратно. На скулах вздулись желваки.
Лифт остановился, и они вышли. Не было ничего таинственного в этих подвалах под замком Кохрана. Они содержали установки для воздуха и воды, генераторы, горы припасов, необходимых для поддержания жизни и удобств в этом искусственном пузыре на поверхности Луны. Скалистый пол, по которому они шли, вибрировал от пульсирующей работы насосов.
Кохран шел как человек, которого заставили быть свидетелем казни. Комин подумал, что он, вероятно, ходил здесь очень часто, и он уловил тончайшую эманацию страха, исходящую от загорелого, породистого лица. Стенли тащился за ними, шаркая подошвами по гладкому полу.
Питер Кохран задержался перед дверью. Не глядя ни на кого, он сказал:
– Почему бы тебе не остаться здесь, Билл?
–
У Комина пересохло во рту. На языке появился резкий привкус, нервы были напряжены.
Питер Кохран все еще колебался, хмуро уставившись на свою руку, положенную на дверь.
Комин сказал:
– Дальше, дальше! - и голос его прозвучал хрипло, не громче шепота.
Кохран толкнул дверь.
За ней была вырезанная в скале комната. Она была поспешно очищена от большинства припасов и так же поспешно наполнена вещами, делавшими ее отчасти госпиталем, отчасти лабораторией, отчасти камерой. Сильные лампы заливали ее голым безжалостным светом. Здесь были два человека и что-то еще.
Комин узнал молодого врача из госпиталя на Марсе. Он, казалось, теперь стал гораздо старше. Другой человек был Комину не знаком, но у него был такой же напряженный, испуганный вид. Они быстро повернулись к входящим. Молодой врач взглянул на Комина, и глаза его расширились.
– Опять вы, - сказал он. - Как вы...
– Не обращайте внимания, - быстро сказал Кохран. Он смотрел на врача, на пол, куда угодно, только не на белую кровать с ограждением по бокам. - Есть какие-нибудь перемены?
И все исчезло для Комина. Он сделал несколько шагов вперед и сразу забыл о своих спутниках, аппаратах и лабораторных приспособлениях. Свет был яркий, очень яркий. Он был сфокусирован прямо на кровати, и за пределами его круга все, казалось, исчезало: люди, голоса, эмоции.
Словно с другой планеты, донесся голос врача:
– Никаких перемен. Мы с Ротом закончили.
"Нет. Это было достаточно плохо на Марсе, - подумал Комин. Я слышал его крик, видел, как он умирает, и это было достаточно плохо. Никто не должен видеть подобное".
Донесся еще один голос:
– Я уже говорил вам о своих находках. Я проверил их, насколько это в человеческих возможностях. Нужно ждать появления совершенно новой науки, - возбуждение в голосе было сильнее страха, сильнее чего бы то ни было.
– Я знаю, Рот. Я знаю это.
Голоса, люди, напряжение, страх - все кружилось быстрее и быстрее, растворяясь в туманном полумраке вокруг единственного овала света. Комин поднял руки, не сознавая, что делает, и схватился за прохладное ограждение кровати. Все тепло и сила покинули его, внутри остался лишь ужас.
Существо, лежащее на кровати с ограждением, было Баллантайном. Это был Баллантайн, и он был мертв, совершенно мертв. Не было ничего, чтобы скрыть его мертвость: ни поднимающихся от дыхания ребер, ни бьющегося где-то под прозрачной кожей пульса, и следы вен были темные, а лицо...
Мертвый. И, однако, оно... шевелилось.
Слабые, неописуемые судороги и потягивания тела, которое помнил Комин, когда Баллантайн был еще жив, увеличивались и брали верх теперь, когда он умер. Это было так, словно какая-то новая, ужасная форма жизни заняла пустую оболочку, когда Баллантайн покинул ее, безмозглая, слепая, бесчувственная жизнь, умевшая только шевелиться, двигаться и подергивать мускулами, что поднимала и опускала члены скелета, что заставляла пальцы сжиматься и разжиматься, а голову - медленно поворачиваться из стороны в сторону.