Звездный прыжок
Шрифт:
Коридор был высокий и пустой, и пока он шел, слышалось эхо его шагов. Он мог идти куда хотел - через комнаты и залы, через террасы, окружающие пышно цветущие сады - но все же оставался под стеклянным колпаком на Луне. И смерть была за его плечами. Кто бы там ни был, он будет пытаться снова, он удвоит и утроит усилия, и Арч Комин с его длинным языком не доживет до того, чтобы увидеть звезду Барнарда.
А если доживет, чтобы добраться туда, его спросят: "Где планета Баллантайна?" Что он ответит?
Этого он не знал.
6
Комин
Он был в саду с Сидной, под цветущим деревом, загораживающим их от зеленого света Земли, когда их прервал сдержанный кашель слуги.
– Мистер Питер хочет увидеть вас немедленно, мисс.
– Он злой? - спросила Сидна.
– Боюсь, что да, мисс. Пришло сообщение с яхты...
– Тогда я думаю, - сказала она. И, когда слуга ушел, добавила: - ну, пусть он понервничает. Все эти недели здесь было слишком скучно.
– Хорошенький мне комплимент, - заметил Комин.
– О, Комин, я не имела в виду нас. Это было чудесно.
– Да, - сказал он, - и особенно чудесно, когда ты допустила, чтобы нас увидел Стенли. Я очень рад, что ты использовала меня, чтобы вставить ему шпильку.
Он подумал, что она ударит его, но вместо этого она через секунду рассмеялась.
– Он сходит по тебе с ума, не так ли? - требовательно спросил он.
– Он вошь.
– Потому, что сходит с ума по тебе?
– Потому что говорит так. По крайней мере, однажды сказал - только один раз. Кузина Клавдия донесла, но она моя кузина и думает, что он чудесный. - Она привела в порядок свое белое платье. - Смотри, увалень, ты сломал мне молнию. Во всяком случае, он один из тех важных ослов, от которых я умираю от скуки. Тогда я позволила ему несколько раз заловить нас. - Внезапно она заговорила злобным шепотом: - Во всяком случае, Комин, между нами это только сегодня. И, может быть, завтра. Когда корабль улетит вместе с тобой... Ну, мы идем к Питеру?
– Что ты сделала на этот раз?
– Увидишь. Я же говорила тебе, что здесь было слишком скучно.
Следуя за ней и задумчиво усмехаясь, Комин подумал, что это ложное заявление. Все эти недели здесь ему не было скучно. Но это было утомительно - ужасно утомительно.
Самым дьявольским было то, что он не принимал участия ни в какой лихорадочной деятельности, ведущейся здесь. Вся работа велась в том сегменте купола, который был совершенно скрыт от большого дома линиями деревьев, ограничивающих сады.
Там были громадные шлюзы, куда фрахтовщики привозили топливо для ненасытных насосов и горнов; химические элементы для очистки воздуха, воду для огромных каменных цистерн, рефрижераторы для охлаждения систем и резервуары с кислородом, а также пищу и напитки. Здесь же были мастерские, внезапно и быстро расширенные, так что теперь в них работала целая маленькая армия опытных техников.
Сюда доставили двигатель Баллантайна и новый корабль, на котором его должны были установить. Корабль был больше, крепче и лучше, чем у Баллантайна - не пионерский, исследовательский корабль, но доведенный в развитии до уровня исследовательского. Внутренности его были вынуты и теперь устанавливались вновь, по другой схеме. Мастерские звенели оглушительным громом. Люди работали до последнего предела сил, а затем заменялись другой сменой.
Но они, и Питер Кохран, и Симон, и Стенли, участвовали в чем-то практическом. Даже дядя Джордж, вернувшийся на Землю, чтобы с помощью высокооплачиваемых юридических талантов предотвратить антимонопольную тяжбу, что-то делал. Только он, Комин, был исключен из работы.
Вооруженная охрана, поставленная за садами, имела свои приказы. Много людей было без дела, и Комин являлся одним из них. Он мог стоять и глядеть на далекие серебрящиеся борта корабля, на краны и вспышки атомной сварки, мог слушать грохот, крики и лязг металла - но только и всего.
– Послушайте, - сказал он Питеру Кохрану, - я специалист и, черт побери, неплохой. И кроме того, я полечу на этом корабле.
– Да, сказал Питер, - и вы попадете в него перед самым стартом. Но не раньше. Вы уже доказали свои способности создавать затруднения, Комин.
– Но я могу что-нибудь делать снаружи корабля. Я...
– Нет, Комин. Вы останетесь здесь, и точка. Это приказ дедушки.
И Комин остался без дела, яростно проклиная старика, который не уходил из своей нелепой комнаты, замышляя украсть звезду, прежде чем умрет.
И он наблюдал, как корабль взлетел для первой проверки, молча скользнув в черное лунное небо. Он почувствовал холодный спазм в животе, когда понял, что скоро будет внутри этого корабля, в крошечной капсуле, содержащей воздух и жизнь в черной бесконечности между звездами.
Он стоял, ждал, глядел и покрывался потом, пока корабль не скользнул обратно и из него не вышел Питер Кохран. Его мокрое лицо выражало нетерпение и что-то еще. Стенли нервно шел за ним.
– ...все автоматическое управление двигателем висит на соплях. Передачи не принимают нагрузку. Разобрать и передать их...
Это было все, что услышал Комин. И он должен сидеть и ждать, и играть с Сидной в различные игры, и запастись терпением, хотя нервы его готовы были вот-вот порваться.
Только оказалось, что Сидна не выдержала первой. И он шел за ней к дому и был уверен, что она из упрямства ведет их к грозе.
Питер ждал ее на террасе. Лицо его было чернее тони. Стенли и Клавдия тоже были здесь, как и парочка других кузенов, глядевших с явным ожиданием.
Питер ровно сказал:
– Яхта должна приземлиться через двадцать пять минут... Капитан Мур радировал, чтобы не было препятствий, потому что он спешит. И, кажется, Сидна на борту твои странные дружки.
Она весело сказала:
– О, я и забыла сообщить тебе. Я думала, что могу повеселиться с гостями в этом скучном доме.
Питер продолжал:
– Ты же знаешь, что мы пытаемся здесь сделать! Ты знаешь, сколько людей хотели бы узнать, что мы здесь делаем. И, несмотря на это, ты...
– Не будь дураком, Пит! Среди моих друзей нет шпионов - они не настолько умны. И, кроме тот, их это не волнует.
– Конечно, ты оправдываешься, - сказал он. - Послушай, ты понимаешь, что будет, если выплывет хоть слово, что у нас уже почти готов к полету второй звездный корабль? Через час нам прищемят нос! Нас спасает только одно - что никто и не подозревает, как быстро мы продвигаемся. Черт побери, Сидна...