Звездный вирис (сборник)
Шрифт:
Она заговорила низким, бесстрастным голосом.
— Они пришли в начале лета. Для нас это стало летней войной. С неба, сверкая на солнце, спускались цилиндры из алюминия и меди. Что мне было делать? Ты явно не понимаешь роли женщины в нашем мире. Я осталась здесь, в этом помещении, стала изо дня в день переставлять украшения, чтобы создавать приятное разнообразие, как того требует обычай. А в окно я видела, как самолет моего мужа врезался в землю.
— И он не погиб?
— Многие посчитали, что он погиб, но он остался жив, хотя и оказался ранен. Ротроксы выволокли его из-под
— И ты смотришь? — удивился я.
— А что мне делать? Если я не стану смотреть, они все равно будут его пытать. По традиции ротроксам нельзя проявлять милосердия к побежденным. Если хочешь мне помочь, то пусть они отпустят моего мужа.
Я молча помотал головой.
— Не думаю, что смогу это устроить. Он ведь народный вождь.
— Конечно, не можешь. — Она посмотрела на меня тусклым, кротким взглядом. — Видишь, как я беспомощна. Надеюсь, вы действительно облегчите положение Реатта, но помочь вам я не могу.
Тут мне явно нечего было делать. Мне не хотелось уходить, но я никак не мог придумать предлог остаться. Я неохотно повернулся, чтобы уйти.
В дверях она меня остановила.
— Тем не менее, твои… планы меня заинтересовали. Если захочешь сообщить какие-нибудь новости или задать вопросы — добро пожаловать.
Что-то дрогнуло во мне, когда я услышал приглашение. Я кивнул и ушел.
Я никак не мог выбросить из головы эту реаттскую женщину. В Клиттманне все знакомые мне женщины были грубы и скандальны. Госпожа Палрамара была не такой. Она обладала качествами, каких я раньше не встречал в женщинах.
И я действительно снова пришел. Затем начал посещать ее регулярно. Мы говорили часами без перерыва. Я ей все рассказал о Клиттманне и о том, как мы оказались на Земле. Но о Бекмате я много не говорил: инструмент неохотно говорит о направляющей его руке.
Она, в свою очередь, рассказывала о своей жизни до того, как пришли ротроксы. В рассказе все выглядело действительно хорошо: легкая, приятная жизнь, где все возможности находят свое проявление, жизнь без нагрузок и нервного напряжения, совсем не так, как в Клиттманне. Думаю, у них бы я не ужился — я уже укоренился в своих привычках и не мог бы сделаться мягким, — но все равно время, проведенное в той красивой зеленой комнате, оказывалось лучшей частью дня.
Я очень долго к ней не притрагивался. Я, естественно, не робкий. Никто бы меня не остановил, да и ей некому было пожаловаться. Просто это было совершенно новым ощущением — находиться рядом с такой женщиной, как онг. Но зачастую ее сознание почти полностью выключалось от «голубого пространства», и случай мне представился.
Она начала принимать наркотик все чаще и чаще. Я понимал, что она уже намного превысила норму — большинство принимало его лишь от случая к случаю. Однажды вечером она отключилась прямо на полуслове. Я поднял ее с пола. Я стоял там, держал ее на руках, и кровь моя закипала. Я по лесенке отнес ее в расположенную под главным помещением
Я знал, что с ней все будет в порядке. «Голубое пространство» никому особого вреда не приносит. Я положил ее на диван. Палрамара пошевелилась, открыла свои большие глаза и посмотрела на меня сонным взглядом. Я понял, что она даже не поймет, кто я такой, что может даже спутать меня со своим мужем. Некоторое время я боролся с искушением и наконец поддался своему стремлению. Я опустился на нее и погрузился в мягкое, теплое ложе блаженства.
Когда я рассказал Беку о том, что народный вождь все еще жив, он недоверчиво покачал головой и сказал:
— Эти придурки мстить определенно умеют.
Позднее он спросил меня, куда это я все хожу по вечерам, я ему и рассказал.
Бек потер свой подбородок.
— А муженек на Мераме, да? Знаешь что, Клейн, что если мне попросить Инмитрина всадить в него ради тебя пулю?
Я понял, как далеко зашли мои чувства к Парламаре тогда, когда вдруг заметил, что начал надеяться, что придет наконец известие о смерти этого бедного придурка Дальго.
— Неплохая мысль, — тотчас сказал я. Но голос мой прозвучал неуверенно.
— Конечно, он прикончит его как-нибудь помедленнее. У них такая традиция. — Бек многозначительно почесал свой бок там, куда впивались щипцы палача.
Я долго молчал.
— Брось, Бек, — сказал я, наконец. — Будь добр, оставь все, как есть.
— Конечно, Клейн. Все, как ты пожелаешь.
Больше Бек об этом не заговаривал. Мы были заняты созданием новых организаций, штат которых состоял в основном из реаттцев, а мерамиты присутствовали лишь символически — эти серые великаны вообще мало что делали. Мы взяли Рита из Долины голубого пространства, чтобы он обучил реаттских механиков делать клиттманнское оружие. У нас уже работал экспериментальный цех. Теперь мы были готовы расширить производство, запустив настоящую фабрику.
Бек был убежден, что как только оружие начнет сходить с конвейеров и поступать к ротроксам, мы добьемся их полного доверия. Все их подозрения относительно наших целей окажутся рассеяны; и более того, мы вместе сможем назначить примерную дату вторжения на Каллибол, а вторжение и было главной целью Бека.
Бек все чаще оставался у себя в кабинете, а выполнять всю тяжелую подготовительную работу взвалил на меня. Я приобрел огромный опыт. Бек, как всегда, быстро схватывал технические новшества и уже создавал телевизионную сеть, благодаря которой мог следить практически за всем в Реатте. Куда бы я ни направлялся, телевизионное изображение Бека было рядом, стоило связаться.
Организация фабрики — дело трудное. Наблюдать за всеми работами Бек посылал меня вместе с Ритом и Харменом. Территория должна будет охраняться воинами ротроксов, чтобы продукция не попала не в те руки, но вся фабрика управлялась реаттскими инженерами — представителями новой элиты, создание которой задумал Бек. Фабрика находилась милях в пятидесяти от Парка. Я провел на ней примерно четыре недели, налаживал производство и добивался необходимой дисциплины. Под конец этого срока реаттцы начали понимать, что от них требуется, но я был вымотан.