Звездочеты
Шрифт:
Они благополучно добрались до места, дождались наступления темноты и, выбрав наиболее благоприятный момент, когда шоссе, казалось, замерло и лишилось признаков жизни, заминировали мост. Сделать это было не очень сложно: мост был деревянный, местного значения и немцами не охранялся.
Затем Ким увел группу в глубь леса. Здесь они развели небольшой костер, набрали сушняка, чтобы меньше дымило, и скоротали оставшуюся часть ночи.
Утром партизаны снова выдвинулись к шоссе и залегли в кустарнике. Вначале им не везло: по шоссе изредка проносились
— Никак у фрицев вся артиллерия кончилась, — негромко сказал никогда не унывающий Гриша, — Или Гитлер ее для обороны Берлина бережет?
— Шуткуешь ты… — проворчал Захарченко. — Ты сперва Москву в обиду не дай.
— Помяни мое слово, Иванушка, — убежденно отозвался Спевак. — Мы с тобой еще из той пушки, что сегодня захватим, по Берлину шарахнем. Придет времечко! И по главной улице Берлина прогуляемся. Как думаешь, имеется там главная улица?
— Брось трепаться, — мрачно сказал Иван.
— Не треплюсь я, Ванечка, ей-ей, не треплюсь. Называется-то она как, небось и не ведаешь?
— Отцепись.
— Вот видишь, Ванюша, дожил ты, считай, до зрелого возраста, а какая в том Берлине главная улица, тебе и невдомек. Серость это, Иван Тарасович, форменная серость и необразованность.
— Сам-то не знаешь, — огрызнулся Захарченко.
— Унтер ден Линден, — неожиданно выпалил молчавший до этого Алеша.
— Чего? — не понял Спевак.
— Унтер ден Линден, — повторил Алеша. — Под «липами», значит. Главная улица Берлина.
— А трепался… — поддел Спевака Иван.
— Под липами, говоришь? — удивился Спевак, не обращая внимания на язвительную усмешку Захарченко. — Во фрицы придумали! Чего ж им под теми липками не сиделось? Из-за них торчи вот тут под осинами…
— Прекратить разговоры! — наконец не выдержал Ким.
— Да тут на версту ни одной козявки не ползает, — попробовал отшутиться Спевак.
— Помолчи, — строго сказал Ким.
— А ты, командир, разреши, — не унимался Спевак. — Как танк еще поползет, разреши его гранатами угостить. Представляешь, к штабной землянке на танке подкатим?
— Ну и болтун же ты… — начал было Захарченко, но осекся: из-за поворота шоссе, огибая жиденький осинник, показалась упряжка, тащившая пушку.
— Это наша, — уверенно сказал Спевак. — Командир, твоя мечта…
— Тяжеловата, — прервал его Ким. — Лафет цельный, без раздвижных станин.
— А дождешься ее, противотанковую? — усомнился Захарченко.
— И то правда, — согласился Ким.
Партизаны напряглись в томительном ожидании.
«Только бы не целая батарея, — заклинал Ким, не спуская глаз с обогнувшей уже осинник упряжки. — Иначе нам не справиться». Однако заклинания не помогли: вслед за первой упряжкой, на небольшой дистанции, из-за поворота показалась вторая. — Так, так, — быстро прикидывал в уме Ким. — Два расчета — примерно двенадцать человек плюс шесть ездовых… На их стороне — численность, на нашей — внезапность».
Упряжки приближались к мосту. «Отлично! — радостно подумал Ким. — Значит, всего два орудия, огневой взвод. Артиллерия у фрицев почти вся на мехтяге, а эти, видать, охраняют тылы. В лесах на конях сподручнее».
Передняя упряжка застучала по горбылям моста, ездовые второй придерживали упрямо и своевольно взмахивавших тяжелыми головами коней.
«Сейчас Спевак сработает», — едва успел подумать Ким, как взрыв вдребезги разорвал тишину. Там, где был мост, взлетели в воздух кругляки, комья черной земли, черный клубящийся дым заволок голые испуганные осины.
Загрохотали выстрелы. Передняя упряжка, вовремя миновавшая мост, перешла на галоп, спеша укрыться за поворотом. Во второй кони отпрянули назад, их обдало горячей взрывной волной. Ездовых будто ветром сдуло с коней, они кинулись в кусты, ведя беспорядочный огонь из автоматов. Захарченко швырнул в них гранату, и в кустах смолкло. Алеша Ясень строчил из автомата по метавшейся на шоссе и пытавшейся привести пушку в боевое положение орудийной прислуге.
— Теперь — полный вперед! — скомандовал Ким. — Захарченко, Спевак, по коням!
Партизаны кинулись на шоссе. Ким вспрыгнул на переднего, подождал, пока неуклюжий Захарченко взберется на коренного. Почему-то в памяти мелькнули лагеря, полковая школа на учениях, упряжка, врывавшаяся на полном галопе в населенный пункт…
— Скорее, братцы! — крикнул Ким, направляя упряжку на лесную дорогу. — Фрицы с первого орудия сейчас спохватятся, откроют огонь!
Пушка, тяжело перекатываясь, нырнула с крутобокого шоссе в осинник. Партизаны что есть мочи стегали коней. «Да, если бы не мороз, худо было бы», — вспомнил Ким опасения Коваля.
Упряжка, подпрыгивая, углублялась в лес, сопровождаемая треском сучьев и редкими выстрелами со стороны шоссе. Захарченко, не умевший ездить верхом, трясся, с трудом удерживаясь в седле, на могучей спине породистого дымчато-серого битюга.
— Штоб ты сказился, — не переставая, ворчал Захарченко. — Уси кишки повытряхал!
Упряжка уже выбиралась из лощины, когда позади, метрах в трехстах, вздыбил землю злой, гулкий взрыв.
— Рысью, ма-а-арш! — скомандовал Ким, будто конями управляли заядлые артиллеристы из батареи на конной тяге. — Быстрее, иначе накроют!
Второй снаряд разорвался впереди, в стороне от дороги. «Сейчас возьмут в вилку», — с тревогой подумал Ким, удивляясь точности немецких артиллеристов.
Третий снаряд охнул неподалеку от упряжки. Кони, обезумев, рванули вперед. Ким почувствовал, как чем-то острым стегануло по левому плечу. Не переставая погонять коней, он потрогал ладонью плечо и ощутил выступившую через ватник липкую горячую кровь. «Только бы доскакать, только бы доскакать», — словно упрашивая кого-то, мысленно твердил он.