Звездолет «Иосиф Сталин»
Шрифт:
Он посерьёзнел.
– Вы ничего не слышали об интересе большевиков к Турции? Ну хотя бы краем уха?
– К Турции? Вы наверняка знаете о переговорах, что ведут русские и турки…
Миллионер отрицательно качнул головой.
– Политические шаги коммунистов пока остаются вне сферы моих интересов. Меня интересуют только военные аспекты их деятельности.
– Мои французские друзья сообщили мне, что недавно Стамбул и Москва вели переговоры…
Миллионер кивнул. Что-то такое вроде бы мелькало
– …и подписали ряд документов.
– Ну и что из того? Каким образом это касается нас?
Авиатор придвинулся, понизил голос.
– Самым непосредственным. Оказывается, помимо официальных документов были подписаны еще и некие секретные договоренности…
– И?
Летчик смотрел на миллионера с озабоченной снисходительностью. Так матери, умудренные опытом, смотрят на детей, впервые столкнувшимися с чем-то им неизвестным, что, тем не менее, хорошо известно матерям.
– По этим документам большевики получают возможность построить некую военную базу в районе горы Большой Арарат. Точнее на её склонах. А это…
Пока он говорил, брови миллионера съезжались над переносицей, пока не сошлись в одну линию. Несколько секунд мистер Вандербильт молчал, осмысливая услышанное, а потом сказал всего одну фразу, все расставившую по местам.
– Пять тысяч сто тридцать семь метров над уровнем моря…
Год 1929. Ноябрь
СССР. Свердловск
… Конструкторская мысль профессора не радовала окружающих разнообразием. Неизвестно знал ли он русскую поговорку «от добра – добра не ищут», или нет, но следующий, более крупный и мощный аппарат оказался тем же яйцом, правда, размером побольше.
Это никого не огорчило. Главное – успели закладку сделать к годовщине Октября. Правда, пришлось последнюю неделю в три смены работать, но профессор, похоже, проникся энтузиазмом комсомольцев и рвал жилы наравне со всеми.
Размером новое творение немецкого гения должно было стать, если считать по-старому, аршинами, двенадцать с тремя вершками, а если считать новомодными метрами, то примерно восемь с половиной, в высоту и метров пять шириной, но этого по уверениям профессора должно было хватить, чтоб поднять несколько человек за атмосферу.
На сборке, понимая чем занимаются, рабочие качали головами и смотрели на немца уважительно.
Когда смонтировали ребра жесткости, вокруг которых стали нарастать стены корабля, Ульрих Федорович лично установил двигатель, собственными руками проверил все, что можно проверить, и напоследок с тряпкой прошелся по нижней части корабля, стирая следы грязи и копоти.
Деготь, смотревший на него снизу, поинтересовался со скрытой иронией.
– Ну, теперь-то полетит?
Немного смутившись, профессор
– Зря вы улыбаетесь, Владимир Иванович… Великое дело должно быть чистым…
– Что ж тут великого? – спросил Федосей, и тут же себя поправил. – Дело конечно, большое, но не Революция ведь…
– А вот именно что Революция, – чуть обиженно проворчал немец. – Вот на этом…
Он ласково похлопал свое изобретение по металлическому боку и тут же протер тряпкой.
– Вон на этом мы с вами освободим Человека от цепей тяготения и сделаем всемогущим! Мы на нем на Луну полетим, на Марс, к звездам…
– А как назовете?
Немец не понял и вопросительно посмотрел на Дегтя.
– Какое имя дадите своему аппарату? Должно же быть у него имя…
– Нужно ли? – подумав, спросил он. – Он все-таки первый…
– И что с того?
– Вы думаете, у первого человеческого корабля было имя?
Федосей тем же ласковым движением коснулся бока машины. Внешне в нем не было ничего от аэроплана, но все же это была машина для летания.
– Про корабль не скажу, а у самолета было… «Флайер-1», если память мне не изменяет.
– «Летун-1»? – уточнил профессор. Федосей кивнул.
– Емко и по-существу…
Ульрих Федорович посмотрел на аппарат другими глазами. То, что стояло перед ним и в самом деле уже принадлежало истории. Самое простое и емкое слово, отражающее самое главное в аппарате – «Летун» уже было занято. Не называть же его «Летуном-2»? До такого самоуничижения он еще не дошел. Может быть тогда просто «Яйцо»? Смысл в этом есть. Все в этом мире из яйца… Нет. Нехорошо все же… Яйцо – это хрупкость, ненадежность…
Десяток секунд он шевелил губами, перебирая названия, но выражения удовольствия от удачной находки на профессорском лице не проступало.
– Как-то ничего не приходит в голову, – честно сказал он, помучившись. – Может быть, вы сами что-нибудь предложите?
– А что. И предложу! – решительно сказал Федосей, припомнив алую надпись по борту цеппелин-платформы. – Предложу! Что нам на прошлое оглядываться? Раз уж мы на нем к звездам полетим, то пусть и название в будущее смотрит! Пусть зовется «Звездолет „Иосиф Сталин“»!
Год 1929. Ноябрь
СССР. Москва
…Опеку профессора Федосею неожиданно пришлось прекратить. Распоряжением руководства его отозвали из Свердловска в Москву, чтоб отчитаться перед товарищем Ягодой о состоянии дел на объекте.
Собственно это даже не отчет был, а так… беседа.
Генрих Григорьевич внимательно слушал, изредка перебивая Малюкова вопросами по существу – настроения сотрудников, возможности аппарата, профессорские разговоры, не говорит ли профессор о себе, о своем прошлом.