Звездолет «Иосиф Сталин»
Шрифт:
Правда оказалась еще интереснее.
Костюм оказался похожим на коробку, спеленатую толстыми гофрированными трубами. Дёготь тряхнул её, и те развернулись, сразу став похожим на упитанных гусениц. В одном месте между шлангами поднимался стеклянный горб, похожий на шлем водолаза.
– Это…
– Показываю, – сказал Деготь, опережая вопросы. Он что-то нажал, и одна из стенок ящика откинулась вперед. Коминтерновец опустил ноги в открывшееся отверстие и нелепо зависнув в воздухе завозился, устраиваясь. Что-то у него не шло. Глухо ругнувшись, он, наконец,
– Нет необходимости. Там не ходят. Там – летают…
Тем временем Дёготь, сунув руки в перчатки на конце рукавов, потянул рукоять, что торчала сбоку. Передняя стенка бесшумно встала на место, изолировав человека от окружающего мира.
– Вот вам костюм для космических прогулок! Попробуйте?
Подплыв к шкафу Деготь, как ни в чем не бывало, выхватил еще пустолазный костюм из зажимов и бросил его Федосею. Губы товарища шевелились, но ни звука оттуда не доносилось. Он снова дернул за рычаг, дверца на брюхе открылась, и оттуда донеслось:
– Шевелись Федосей Петрович. Ждать не буду. Один в Историю войду…
Если с высоты четырех-пяти верст Земля больше казалась шарообразной – напичканный нужными знаниями мозг сам подсказывал, как нужно воспринимать планету – то тут её шарообразность просто била в глаза.
Из иллюминатора профессорского аппарата Земная поверхность ощущалась огромным шаром, а уж когда они вылетели из него…
Самый большой в мире глобус занимал почти весь мир – он был и внизу и слева и справа. На его фоне даже многометровый корабль казался маленьким.
Земля полыхала мягкими оттенками белого, зеленого и голубого и Федосей подумал, что они первыми видят эту красоту. Он, Деготь и Ульрих Федорович. От этой мысли, словно кто-то по спине маленьким коготками провел.
В эти минуты они летели над освещенной стороной Земли, и Солнце находилось у них за спиной. Придерживаясь руками за длинную скобу, Федосей повернулся так, чтоб видеть. Жаркий поток яркого света ударил в глаза и он, зажмурившись, отвернул голову, но не тут-то было. По инерции его еще развернуло так, что ослепительный свет полной силой ударил в лицо.
Сработал инстинкт. Защищая глаза, Федосей инстинктивно выпустил поручень и загородился рукой. Мир вокруг, только что неподвижный вдруг закрутился. Сердце сбилось с ритма, когда он понял, что оторвался от корабля и теперь словно радиограмма, плывет по волнам эфира.
Чекист был человеком не робкого десятка.
Он воевал, горел и падал на землю в горящих аэропланах, в него стреляли… Только новый страх был куда больше прошлых страхов.
Страх пустоты оказался не похож на страх воды и огня. Это был страх абсолютного одиночества, страх пылинки перед огромным и безразличным к её судьбе миром, в котором хороводы далеких звезд нескончаемым потоком бежали перед её глазами.
Он не помнил, сколько пробыл в этом состоянии.
Разум
«Веревка!» – сообразил он. Покрутившись в своем ящике, Федосей нащупал свою связь с кораблем и, сдерживая желание дернуть её изо всех сил, осторожно потянул себя к кораблю.
Движение развернуло его от темноты к свету. Теперь он видел и корабль, и Землю под ним. На фоне полузанавешенной облаками Африки, Деготь, нелепый в своем скафандре, похожим на ящик с руками, осторожно перебирая привязь, двигался к «Иосифу Сталину».
Под ногами был дом, а все остальное мироздание оставалось за спиной. Там пылали миллионы звезд, крутились миллионы планет, на которых кипели свои классовые битвы.
Год 1929. Ноябрь
СССР. Свердловск
…Они не пошли в ресторан, как хотели, потому что у профессора не случилось интереса к этому, а отправились в пивную. Слушая, как шипит пиво, перетекая из бочки в кружки, как перестукиваются биллиардные шары, они пили ячменный напиток из высоких кружек и с удовольствием поглядывали по сторонам. После торжественной черноты космоса, в которой горели чужие звезды, приятно было видеть что-то простое и понятное, вроде этого бильярда, графинчиков с «беленькой» да тарелками с закуской. Ощущение было такое, словно в музей зашли, а не в трактир.
Все что тут было – было прошлым и настоящим. Неплохим прошлым и настоящим.
А они – были будущим. Великолепным будущим Человечества!
С хрустом разгрызая соленую сушку, Деготь сказал:
– Прав профессор. Теперь и помирать можно. Мы и так – часть Истории!
– Мы её секретная часть, – с сожалением сказал Федосей. – О сегодняшнем, в лучшем случае, два десятка человек в стране узнает… Да за такое дело нам всем по ордену полагается, и портреты в газетах, а ты – «помирать»! Надо сперва этого вот дождаться…
Федосей сдул белопенную шапку с кружки, добираясь до поверхности цвета темного янтаря.
– Мы, я думаю, себя еще не один раз в Историю-то впишем. Луна есть. Марс… Мы ведь с тобой теперь специалисты. Нас раз-два и обчелся…
– Специалисты по Великой Пустоте!
Они посмотрели друг на друга и, усмехнувшись, сдвинули кружки.
– Там проблем – в двух руках не унести! Решать и решать… Те же пустолазы возьми. Там еще работать и работать…
– А чем тебе те, что есть не нравятся?
– Это не костюм. Это карцер какой-то… Не знаю как ты, а я себя устрицей почувствовал…
– Ну ты сказал. Холод держит? Держит! Работать позволяет? Позволяет. Чего тебе еще нужно?
Агент Коминтерна хлебнул и зажмурился от удовольствия. Глядя на него, и Федосей хлебнул от души.
– Удобств бы… Ну ничего… Профессор чего-нибудь придумает…
– Это точно, – сказал Деготь уже без улыбки. – Вообще-то странно это. Чудно…
– Чего тебе чудно?
– Легко у него все как-то получается… Летали в первый раз, а откуда ему знать, что человек при невесомости испытывает?