Звезды чужой стороны
Шрифт:
Поцелуй в храме! Заинтересованный, я подался вперед и заглянул за колонну.
Там целовались двое: длинный худющий парень и миниатюрная девушка, еле достававшая ему до плеча.
– Смотри! – подтолкнул я Аги.
Служитель, стоявший неподалеку со своей кружкой, тоже заметил влюбленных. Лицо его побагровело от негодования.
– Нашли место! В храме! Пошли отсюда!
Парень, не снимая рук с плеч девушки, медленно повернул к нему голову:
– Почему это, интересно, «пошли»!.. Вот здесь написано: «Приди и утешься у Меня, скорбящий и болящий». Написано или не написано?
– Ну, написано! – Служитель задыхался от гнева. – Значит, можно безобразничать?
– А мы не безобразничаем. Мы утешаемся…. Меня сегодня в армию забирают, в мясорубку… Ладно, пойдем, Эржи, разве он поймет?
Он взял девушку за руку, как ребенка, и они пошли к дверям, смешные и трогательные. Богородица щурилась им вслед.
Я повернулся к Аги. Она молилась, сложив руки и склонив к ним лицо.
Тихонько я отступил назад и на цыпочках вышел на паперть. Через минуту услышал ее легкие шаги.
– Почему ты не остался?
– Не хотел тебе мешать. Ты веришь в бога?
– Не знаю. Наверное, нет.
– А молишься.
– Вдруг он есть?
Я рассмеялся.
– И о чем ты его просила?
– Чтобы вы быстрее приходили. И чтобы ты… – Она запнулась на миг. – Чтобы ты остался жив… А теперь мне надо идти.
– Уже? Так быстро? Куда?
– Не надо спрашивать. – Она взяла у меня чемоданчик, словно невзначай коснулась на мгновение моей руки. – Я же тебя не спрашиваю. У тебя свои дела, у меня свои.
– Когда мы встретимся?
– Когда скажешь. В семь я заберу рацию.
– Хорошо. Я тоже там буду. На другой стороне улицы.
– Не надо! Я сама справлюсь. Ты мне только помешаешь. Я буду смотреть на тебя, и он заметит. Не ходи! Лучше здесь встретимся, возле церкви, в половине восьмого.
– Тогда уж у тебя, в парикмахерской.
– Нет! Туда с ней нельзя.
– Хорошо, здесь…
Сам же я твердо решил: в семь часов я буду там, возле того дома.
Вдруг гестаповец возьмет да и полезет в чемоданчик? Мало ли что взбредет ему в голову.
В роте меня обступили свободные от заданий солдаты. Они знали, что я ходил в госпиталь.
– Ну как, господин лейтенант?
Я сказал, что капитану сделали операцию, вынули пулю, теперь ему лучше. Они заулыбались, зашумели:
– Видать, нашего господина капитана на том свете испугались!
А кастрюльщик Шимон тут же сочинил под общий смех:
– Переполох на небеси: «В ад его скорей неси!» В преисподней тоже: «Нет, так нам не гоже!» И отправили назад, Поставлять фашистов в ад…Лейтенанта Нема в чарде не оказалось – он отправился с Мештером и еще двумя солдатами разведать обстановку в районе ипподрома, где размещался прибывший на днях в город автобат.
Я прошел на кухню.
Вечером у меня будет рация. В девять, одиннадцать и час ночи меня ждут в эфире… А если уже перестали ждать – прошло немало времени. Тогда что делать?
Там видно будет. Сначала попытаться.
Где установить рацию? У Аги нельзя – она права. Здесь, в чарде, тоже нет – могут засечь, слишком опасно.
У меня на квартире…
А адвокат Денеш? Он не будет подслушивать? Распахнуть дверь настежь. Хотя он в одиннадцать слушает Би-Би-Си. А в час спит без задних ног – его спальня далеко, через три комнаты от меня.
Да, так лучше всего. По крайней мере, первый раз. Они не засекут, не успеют. А следующий раз из другого места.
Где-то тяжело ухнула бомба. От сотрясения отошла дверца шкафа и медленно, с противным скрипом распахнулась. Я поднялся, прихлопнул. Она опять заскрипела, словно хихикая, и, отъехав, закачалась на ржавых петлях.
Пришлось снова встать. На единственной полке стоял стакан, в нем зубная щетка. Рядом паста и станок для безопасной бритвы – лейтенант Нема всегда ходил выбритым до блеска.
В глубине полки лежала книга. Я заинтересовался. Что он читает?
Оказалось, что-то по химии. Я разочарованно бросил книгу обратно. Из нее высунулся край какого-то листка.
Нет, не листок. Фотокарточка. На меня смотрел улыбающийся юноша, чем-то похожий на лейтенанта Нема. Сын? Тот самый, который ушел от него?
Я повернул фотокарточку. На обороте надпись. Быстрый, торопливый почерк.
«Дорогой отец!
Меня приговорили к смерти. Я совершенно спокоен и смирился со своей участью.
Я причинил тебе много горьких минут. Но ты простишь меня, я знаю. Ты сильный человек, я всегда брал с тебя пример. Не надломись и теперь. Подумай, почему я вступил на этот путь, который привел меня к смерти.
Я не жалею об этом, отец. Я и теперь не жалею об этом.
Когда ты получишь фотокарточку, меня уже не будет. Последние мои мысли с тобой. Кроме тебя, у меня никого нет. Так же, как и у тебя. Твой сын Имре».
Я стоял потрясенный.
Так вот он кто, всегда подтянутый, всегда корректный, всегда чисто выбритый, немногословный и холодный лейтенант Нема! Так вот он, сухарь, знающий одни лишь уставы и параграфы! Все это маска, все это камуфляж, за которым скрывается трагедия отца, потерявшего единственного сына.
Скрипнула дверь. Я почувствовал, я знал: лейтенант Нема!
Ничего не говоря, он взял у меня из рук карточку, положил ее в книгу.
– Господин лейтенант Нема! Господин лейтенант!..