Звезды Эгера
Шрифт:
Справа от дали ужинала греческая семья — двое мужчин, старуха и двое детей. Они, должно быть, торговали шафраном, ибо у мужчин были ярко-желтые пальцы. На другом конце стены примостился кривой, босоногий дервиш. На нем не было ничего, кроме доходившей до щиколоток бурой власяницы, перехваченной в поясе веревкой, на которой болтались четки. Дервиш был без колпака; длинные, кудлатые волосы, завязанные узлом, вполне заменяли ему шапку. В руке дервиш держал длинный посох, украшенный медным полумесяцем. Власяница стала серой от дорожной пыли.
Дервиш присел. Принялся есть жирную говядину, вытаскивая куски
Так он сидел, ел, следя при этом исподтишка за соседями.
— А вы не приверженцы пророка? — спросил он угрюмо.
Дэли взглянули на него с досадой.
— Приверженцы, и не тебе чета, — ответил один из них — смуглый, черноглазый юноша с лучистым взглядом. — Знаем мы и таких бродячих дервишей, которые больше своему брюху угождают, чем пророку.
Дервиш пожал плечами.
— Я потому спрашиваю, что вы едите вместе с неверными.
— А они уже правоверные, янычар! — небрежно ответил дэли.
Дервиш с удивлением воззрился на юношу. Опустил чашку, вытер жирные пальцы о свою жиденькую бородку.
— А ты откуда знаешь меня?
Дэли улыбнулся.
— Как тебя не знать! Еще с той поры знаю, когда ты был ратником, носил оружие падишаха.
— Ты уже так давно в войсках?
— Пять лет.
— Что-то я тебя не припомню.
— Почему же ты покинул славный стяг?
Прежде чем дервиш успел ответить, со стороны крыльца раздались такие дикие вопли, что кони шарахнулись в испуге.
Вопли издавал ага. Юноши, опешив, смотрели на него. Что с ним? Уж не убивают ли его? Но они увидели только одно: ага весь покраснел от натуги и что-то пьет из фляжки.
— Что с ним?
Дервиш пренебрежительно махнул рукой.
— Не видишь разве? Вино пьет!
— Откуда же мне видеть! Ведь он из фляги пьет.
— Ты не прирожденный мусульманин?
— Нет, друг, я родился далматинцем. Только пять лет назад познал правую веру.
— Тогда понятно, — закивал головой дервиш. — Так вот знай: ага орет для того, чтобы душа ушла у него из головы в пятки на то время, пока он пьет вино. Душа ведь живет у нас в голове и, когда мы помираем, улетает на тот свет. А там, как тебе известно, правоверных карают за выпивку.
— А если душа не виновата?
— Вот и он так же рассуждает: прогоню-ка на минуту душу, и грех ее не коснется. А я думаю, что такие уловки к добру не ведут. Штагфир аллах! [39] — И дервиш вздохнул. — Ты вот спросил меня давеча, почему я покинул священный стяг…
39
Спаси нас аллах!
— Да. Ты был отважным воином, к тому же и молод еще: тебе, наверно, лет тридцать пять.
Дервиш с признательностью взглянул на юношу. Но потом лицо его омрачилось, и, махнув рукой, он сказал:
— Что стоит отвага без счастья!.. Я был храбрецом, пока был у меня амулет. Он достался мне на поле боя от одного умирающего старого бея. Этот амулет благословил какой-то герой, воевавший еще вместе с пророком. Душа витязя и сейчас помогает в битве тому, кто носит его кольцо. Потом я попал в рабство, и один священник отнял у меня амулет. Покуда я носил его на груди, не брала меня ни пуля, ни сабля, а как только не стало его, раны да беды посыпались на меня одна за другой. Офицеры мои возненавидели меня. Отец мой — знаменитый будайский паша Яхья Оглу Мохамед — прогнал меня. Брат — прославленный Арслан-бей — стал моим врагом. Товарищи ограбили. Несколько раз попадал я в рабство. Счастье покинуло меня…
Голова дервиша поникла.
Дэли взглянул на левую руку дервиша. Вдоль всего указательного пальца алел у него длинный шрам, точно палец когда-то разрезали до самого запястья, а потом зашивали рану.
— У тебя и на руке шрам.
— Иншаллах [40] . Год она у меня совсем не двигалась. Наконец один святой дервиш посоветовал мне трижды побывать в Мекке. И, вот видишь, после первого же раза палец зажил.
— Стало быть, ты останешься дервишем?
— Иншаллах. Надеюсь, счастье все же вернется ко мне. Если я еще дважды совершу паломничество в священные места, то снова смогу вступить в войска. Но горе мне, если я не найду свой амулет. До тех пор все в моей жизни будет шатким.
40
На то воля аллаха.
— А ты надеешься найти амулет?
— Когда пройдет тысяча и один день, может, и найду.
— Тысячу и один день должен ты соблюдать покаяние?
— Тысячу и один.
— И обойти все мечети?
— Нет, я иду только от Печа до Мекки. Каждый день молюсь, перебирая четки, и тысяча один раз произношу священное имя аллаха.
— Удивительно, такой умный человек, как ты, а…
— Перед аллахом нет умников, все мы черви.
Дервиш взял в руки длинные четки из девяноста девяти бус и начал молиться.
Возница убрал ужин и вытащил дорожные ковры. Два он расстелил на стене-лежанке, третьим покрыл верх повозки. Самый юный невольник занял место в возке. Дышло подняли к стене, и один дэли лег рядом с ним, подложив себе под голову седло вместо подушки. Пока все спят, он будет сторожить.
Луна залила караван-сарай ярким сиянием. Видно было, как приезжие размещаются на стене и приготовляются к ночному отдыху.
Все затихло, только густой запах конского пота да лука разливался в воздухе и кружилась над двором летучая мышь, обуянная бесом охоты.
Через двор пробежал слуга в куртке с красными отворотами и остановился перед дэли, который уже приготовился ко сну.
— Акшамыныз хайр, олсун дэли [41] . Вас просит ага.
Второй дэли вскочил в тревоге, но, видя, что товарищ его молча повиновался приглашению аги, только проводил его взглядом и привязал к поясу лежавшую рядом саблю.
Ага все еще сидел на крыльце, но уже не вопил. Обратив красную физиономию к небу, он смотрел на луну.
Дэли поклонился.
41
Добрый вечер, дэли.