Звезды Эгера
Шрифт:
Балинта Терека ввели в маленький зал. Все его убранство состояло из ковра и лежавшей на нем подушки. Возле подушки стоял большой медный сосуд, похожий на крестильную купель в будайском храме. Только сосуд этот стоял не на каменной подставке, а на мраморном кубе, и в нем была не вода, а огонь — горящие угли.
Балинт Терек был уже знаком с этим предметом турецкого обихода и знал, что называется он «мангал». Зимой турецкие дома отапливаются такими переносными печами.
В комнате не было никого, кроме трех сарацин, которые застыли, как статуи, у дверей,
Балинт взглянул в окно. Он увидел зеленоватые морские волны, а на другом берегу залива — Скутари. Вот так же смотрел бы он на Пешт из окон своего будайского дворца…
Стоял он недолго — за это время разве что яйцо можно было бы сварить, — наконец черная рука откинула занавес у дверей, и мгновение спустя появился султан.
Свиты не было ни впереди, ни позади султана. Вместе с ним вошел только худенький юноша-сарацин лет пятнадцати и остановился возле стража.
Бей мгновенно пал ниц на ковер. Балинт щелкнул каблуками и поклонился. Когда он поднял голову, султан стоял уже возле мангала, грея над ним свои худые руки. На нем был опушенный горностаем шелковый кафтан орехового цвета, такой длинный, что из-под него виднелись только красные носки чувяк. На голове — легкая белая чалма. Щеки были выбриты. Тонкие седые усы свисали ниже подбородка.
С минуту царило молчание. Потом султан бросил взгляд на бея.
— Ступай.
Бей встал, поклонился и попятился к дверям. У порога снова отвесил поклон и исчез, словно тень.
— Давно я не видел тебя, — заговорил султан спокойно. — Ты ничуть не изменился, только поседел.
Балинт подумал: «Да ведь и ты, Сулейман, не помолодел!» С тех пор как Балинт не видел его, султан весь иссох, и густая сеть морщин окружила его большие бараньи глаза. Нос его тоже как будто стал длиннее. Лицо были безобразно нарумянено.
Балинт не промолвил ни слова, только ждал, ждал с замиранием сердца, что теперь будет.
Султан скрестил руки на груди и сказал:
— Ты, должно быть, знаешь, что Венгрии больше нет?
Бледное лицо Балинта Терека приняло землистый оттенок. Если нет больше Венгрии, что же понадобилось от него султану?
— Еще уцелело несколько крепостей, — продолжал султан, — да уже недолго стоять этим жалким хлевам. В этом году сдадутся и они. (Балинт Терек глубоко вздохнул.) Так вот: мне нужен хороший паша в Буду. Такой, чтобы он не был чужим ни венграм, ни мне. Ты очень хороший человек. Поместья твои я верну тебе. Все верну.
Балинт пристально смотрел на него, губы его шевельнулись. Но так как он еще не произнес ни звука, султан продолжал:
— Ты понял, что я тебе сказал? Ведь ты говоришь по-турецки?
— Да, — подтвердил Балинт.
— Так вот: я назначу тебя своим пашой в Буду.
Плечи Балинта дрогнули, но лицо оставалось серьезным и скорбным. Взгляд скользнул с султана на мангал, сквозь арабески которого, алея, просвечивали раскаленные угли.
Султан замолк на мгновение. Быть может, ждал, что Балинт, по турецкому обычаю, припадет к его стопам, или же поцелует ему руку на венгерский лад, или пролепечет хоть слово благодарности. Но Балинт молчал, скрестив руки на груди, будто позабыв, что стоит перед султаном.
Султан помрачнел. Раза два прошелся по комнате. Потом снова остановился и бросил взгляд на Балинта.
— Может, тебе это не по душе?
Балинт опомнился.
В краткие мгновения безмолвия душа его унеслась далеко, облетела все прекрасные замки, родные поля и леса; он обнимал жену, целовал детей, любовался своими табунами, стадами, отарами, смотрел на многочисленных слуг, мчался на своих любимых конях, дышал венгерским воздухом венгерской земли…
Голос султана как будто пробудил его ото сна.
— Милостивый повелитель, — произнес он, глубоко растроганный, — если я правильно понял, ты благоволишь назначить меня на место Вербеци?
Султан замотал головой.
— Нет. Вербеци умер. Он умер в том же году, когда ты ушел. На его место мы не назначили никого. Я хочу поставить тебя настоящим пашой, дать тебе самый большой пашалык своей державы и предоставить полнейшую свободу действий.
Ошеломленный Балинт смотрел на султана.
— Но как же так, ваше величество? — проговорил он наконец. — Мне быть венгерским пашой?
— Нет, турецким пашой.
— Турецким пашой?
— Да, турецким. Я же сказал тебе: Венгрии больше нет. Стало быть, нет больше и венгров. Я думал, ты уже понял.
— И я должен стать турком?
— Турецким пашой.
Балинт Терек понурил голову и вздохнул так, будто у него душа с телом расставалась; на лбу его резко обозначились страдальческие морщины. Он взглянул на султана.
— А иначе нельзя?
— Нет.
Балинт Терек смежил глаза, задышал тяжело и часто.
— Ваше величество, — промолвил он наконец, — я знаю, что вы не привыкли слышать прямые речи, но мне на старости лет кривить душой зазорно. Я всегда говорю то, что думаю.
— А что ты думаешь? — ледяным тоном спросил султан.
Балинт Терек побледнел, но ответил с величавой прямотой:
— Дума моя одна, милостивый падишах: если даже вся Венгрия принадлежит тебе и все венгры станут турками, я турком не стану. Нет! Нет!
9
На обратном пути Вели-бей с ужасом выслушал рассказ Балинта Терека о тайной его беседе с султаном.
— Безумный человек! — воскликнул он. — Даю голову на отсечение, нынче ночью ты уже будешь спать в Кровавой башне.
И до самой полуночи Вели-бей торчал во дворе, ожидая распоряжений султана.
Но ни в ту, ни в следующую ночь, ни в последующие дни и ночи не поступало никаких распоряжений — ни письменных, ни устных.
Неделю спустя старый шейх-уль-ислам удостоил Еди-кулу своим милостивым посещением. Он приехал без всякой торжественности, один, словно рядовой священник. Вели-бей от удивления чуть не рухнул на землю.
— Здесь есть какой-то знатный гяур, — сказал великий муфтий, — зовут его Балинт Терек.