Звёзды стертой эпохи
Шрифт:
Кира опасалась меня. Боялась того, что происходило между нами. Приглушив все веселье и задор, что бурлили в крови до этого, я внимательно рассматривал смену эмоций на лице Киры.
— Кто-то тебя обидел? Почему ты мне не доверяешь?
Руш не выпускал меня из поля своего зрения. Каждый момент, стоило нам оказаться в одном помещении, я чувствовала на себе внимательный, ласкающий взгляд, который не могла перебить даже эта маска. Страдая от переменчивых ощущений, от стойкого желания нервно передернуть плечами или наоборот, необходимости почувствовать на коже касание его рук, я пыталась избегать Агента.
Все
— Кира? — Руш попытался поймать меня за руку, но сегодня я чувствовала себя настолько хорошо, что могла разгуливать по челноку без дополнительной опоры, хотя еще в корсете. Отскочив к стене, я быстро шмыгнула мимо, прикрываясь Таном, что в этот момент заходил в каюткомпанию.
— Осторожнее, — придержав меня от столкновения со стеной, с ненапускной заботой проворчал киборг.
— Спасибо, — растянув губы в короткой улыбке, я быстрым шагом направилась к себе надеясь, что Агент не станет заводить разговоры на ненужную мне тему при хальпе.
Тихо ворча под нос, чувствуя, как в теле, не смотря на уговоры, начинают бунтовать гормоны, реагируя на интерес приятного мне мужчины, я не очень осторожно плюхнулась на койку, заложив руки за голову.
Если бы это было просто желание, насколько все могло бы оказаться проще. Агент видел мое израненное, покрытое, как узорами, десятками шрамов, тело. И с ним не нужно было опасаться, скрывая пластины на спине и ключицах, отговариваясь стеснительностью. Руш определенно относился к сильны и выносливым мужчинам. И был достаточно внимателен, чтобы знать, как именно действовать, чтобы доставить мне удовольствие.
Я бы согласилась. Или сама соблазнила. Уж очень давно, и редко, в моей жизни выпадали подобные возможности.
Но только все это становилось неважно, когда на поверхность выползало чрезмерное желание защитить и что-то совсем иное, глубокое и пугающее своей масштабностью.
С трудом отогнав печальные, пугающие мысли прочь, я раскинула голограф, надеясь отвлечься чем-то более приземленным и понятным. Рассматривая последние показатели, что ИИ сумел вынести с корабля, я все прогоняла в голове, раз за разом, можно ли было уйти от преследования. Чувство вины и ощущение, что все вышло совсем не так, как могло бы, никак не хотело покидать, стоило боли в теле стать не такой сильной.
Я заканчивала анализировать третий блок данных, понимая, что больше всего меня подвели именно технические характеристики Летуна, когда в дверь постучали.
Размеренный, четкий стук. Я знала, кто именно может так оповещать о своем присутствии. Но внутри все равно, все сладко и немного тревожно сжалось, стоило Рушу появиться в узком дверном проеме.
Глава 23
Это неожиданное, но сильное ощущение, что я "самый вкусный пирог во вселенной» не хотело меня отпускать еще очень долго. С одной стороны приятное, трепетное, с другой, оно немного пугало. Не то, совсем не то, что мне было надо сейчас, когда вся жизнь с невероятной скоростью, с фейерверками и флажками, бодро летела в черную дыру.
Большую часть времени мне удавалось как-то заглушить эмоции, неуклюже убеждая саму себя, что все не так и плохо, что все поправимо. Но чувство потери контроля, и наложившееся сверху ощущение, что я по ходу падения измазалась в варенье и мазуте, было слишком сильным. Кажется, все события с момента принятия последнего заказа, на самом деле отдавали ароматом ягод и космического топлива. Дикая смесь.
Этот внимательный, изучающий взгляд Руша был совсем не к месту. И совершенно не ко времени был тот трепет, что вспыхивал в теле, откликаясь на этот интерес.
С трудом выпроводив Руша из каюты, чувствуя, что Агент так просто не отстанет со своими расспросами, я никак не могла прогнать волну воспоминаний. Пусть сейчас не было никаких предпосылок, чтобы ждать чего-то подобного от конкретно этого мужчины, но осадок, и привычная схема действий были слишком сильны даже по прошествии стольких лет.
Быть ташвой в современном мире не безопасно. Я выучила это достаточно хорошо.
Когда практически весь твой род вырезали во время геноцида, проще, да и правильнее оставаться нацоей. Как приемные родители, что чудом уберегли маленькую девочку. Это сейчас в Потоке, да и в данных официальной истории, ташв обвиняют в злоупотреблении собственными способностями. Мол, потомки одной из «ящеровых»* рас, пользуясь способностью организма к восстановлению и умением взаимодействовать с операционными системами, решили захватить власть в своем секторе, за что и поплатились.
Согласно истории, объединенные силы Центра с трудом справились с угрозой, исходящей от ташв. Но я помнила кое-какие моменты, которые вовсе не помогали принять эти слова. Я не помнила лиц своих биологических родителей, только мутный, темно-синий силуэт платья мамы на фоне лилового неба, и широкую спину отца. Но еще я помнила взволнованный голос. Это был частый гость, чей голос, низкий и хриплый, иногда всплывал в воспоминаниях, особенно по ночам, раз за разом повторяя:
«Они не сумели найти вещество. Корпорация сердится»
«Они не смогли выделить»
«Они требуют больше сырья»
Я помнила себя, сидящую под столом, скрытую скатертью, и ноги гостей. Небольшой дом, всего-то пара комнат, становился тесным от такого числа присутствующих, но я уже не могла выбраться. В голове, среди вороха воспоминаний билась мысль, что меня не должны увидеть, иначе мама рассердится.
И я помнила голоса. Гневные, резкие. Целый рой голосов. Кто-то предлагал отказать. Не давать того, что от нас хотела «Корпорация». Другие, женские, тихие и испуганные, умоляли согласиться. Говорили, что у нас не хватит сил. Но резкие голоса не слушали. Мужчины были готовы бороться до самого конца.
И они добились своего. Не помню, сколько именно дней прошло, на в один из мирных, теплых и тихих вечеров мой мир превратился в пылающий ад. Из тех воспоминаний в голове остались только грохот собственного сердца в ушах и дикий жар, что лизал кожу. И яркие, слепящие всполохи огня вокруг. Мир в тот ден утратил все краски, став желто-оранжевым. Слепящим и удушающе жарким.
А потом была темнота, осторожные руки моей второй мамы, которая мягко смазывала ожоги, укутывала и прятала меня в дальних помещениях какого-то корабля. Большой ящик, в котором я спала, свернувшись среди какого-то мелкого медицинского оборудования и тряпок. Много дней. Или недель. Темные, встревоженные глаза отца, и их первые споры о том, что «нельзя» и «последствия».