Звезды в волосах
Шрифт:
— О нет, мадам, — ответил сквайр. — Просто скромный любитель охоты, один из тех, кто убежден, что любое охотничье угодье украсит такая блестящая и умелая наездница, как вы, мадам.
Императрица захлопала в ладоши.
— Прекрасная речь, сквайр. Кто теперь посмеет сказать, что заядлые охотники лишены изысканности? Но вы должны познакомиться с моими друзьями.
Она взяла Гизелу за руку и представила дам и джентльменов, стоящих вокруг. Там был принц Рудольф Лихтенштейнский, которого Гизела уже знала, два брата — графы Ганс и Генрих Лариш, барон Оржи, кроме того, два других джентльмена, чьи имена Гизела не смогла разобрать, и две фрейлины — графиня Фестетич и графиня Штараи.
— А теперь, когда вы все познакомились, — сказала императрица, — у меня для вас есть сюрприз. Сегодня приехал один человек, которого мы ждали только завтра. Он предупредил меня, что может опоздать на обед, так что нам придется подождать его несколько минут.
Императрица говорила очень оживленно, а потом, бросив взгляд на дверь, добавила с радостным восклицанием:
— Оказывается, он уже здесь! О, Бэй, как вы быстро!
По комнате шел человек, и Гизела с любопытством посмотрела на него. Она поняла, что это, должно быть, и есть тот самый знаменитый капитан Бэй Миддлтон, которого многие люди называют лучшим наездником Великобритании. Он выиграл свой первый стиплчейз в девятнадцать лет, а после этого последовала серия блестящих побед на скачках. При рождении его нарекли Уильямом Джорджем, но все звали его «Бэй» из-за каштановых волос и темного цвета лица.
Пока он шел навстречу, Гизела с удивлением отметила, что у него очень тонкое телосложение, но была в нем грация очень тренированного человека, который привык проводить в седле многие часы. К тому же он обладал привлекательностью и огромным обаянием.
Он поцеловал руку императрице и повернулся к сквайру.
— Что вы здесь делаете, старина? — спросил он. — Я думал увидеть вас завтра верхом на той кобыле, которую я пытаюсь купить у вас последние два года.
— Она пока не продается, — ответил сквайр.
— Черт побери! Ну есть ли на свете еще такой упрямец? — обратился Бэй Миддлтон ко всей компании.
— Не вздумайте начинать разговор о лошадях, пока я не представлю вас мисс Мазгрейв и остальным нашим друзьям, — предупредила императрица.
Бэй Миддлтон подержал секунду руку Гизелы в своей, а потом повернулся к остальным гостям, большинство из которых он, по-видимому, уже знал.
— Я сегодня упала, — сказала ему императрица.
— Какого дьявола! — воскликнул Бэй Миддлтон. — Куда смотрел полковник Хант? Мне казалось, мадам, он должен был сопровождать вас на охоте до моего прибытия.
— Правильно, — подтвердила императрица. — Но я потеряла его. Как и его коня. Это был светло-гнедой конь, которого я хотела купить у него.
— Я знаю, о каком вы говорите, — сказал Бэй Миддлтон. — Это хороший конь.
— Я тоже так думаю, — кивнула императрица. — Но когда я сказала полковнику, что хочу купить его, он отказал мне. Я начала спор, а он говорит: «О нет, ваше величество! Теперь я не продам его вам даже за всю Австрию!»
Гости рассмеялись, а принц Рудольф заметил:
— Вот видите, Бэй, вам придется поберечь свои лавры. Иначе галантный полковник обставит вас.
— Ну что ж, посмотрим, — ответил Бэй Миддлтон и улыбнулся императрице.
Это была добрая дружеская улыбка человека, который восхищается женщиной и относится к ней с братской любовью. И в глазах императрицы, когда она посмотрела на него, не было и намека на кокетство; в них отражалось только стремление поговорить с человеком, который больше других понимает в интересующем ее предмете.
— Мне нужно столько вам рассказать о лошадях, Бэй, — начала императрица, но ее прервал дворецкий, объявивший, что обед подан.
— Пойдемте, — сказала она. — Вы все, должно быть, проголодались.
Она подала руку Бэю Миддлтону, и он повел ее в обеденный зал. Кавалером Гизелы оказался граф Ганс Лариш, с которым ей поначалу трудно было вести разговор, пока они не затронули тему выездки лошадей, после чего ей нужно было только откинуться на спинку стула и слушать.
Обед превзошел своим великолепием все, что Гизела видела до сих пор. Стол украшали золотые чаши и розовые гвоздики, еду подавали на золотых и серебряных тарелках, причем каждое блюдо превосходило предыдущее оригинальностью и изысканностью.
Гизела заметила, что императрица почти ничего не ест. Она отказалась от всех вин и отпивала по маленькому глоточку молоко из стакана. Съев несколько ложек бульона, императрица молча отсылала взмахом руки все остальные блюда, пока не подали десерт. Бэй Миддлтон попытался уговорить ее попробовать хоть что-нибудь, но она покачала головой.
— Я должна думать о своем весе, — сказала императрица. — Препятствия в этой местности требуют легких прыжков.
— Я же говорил, что здесь самое лучшее охотничье угодье во всей Англии! — воскликнул Бэй Миддлтон. — Разве не так, сквайр?
— Безусловно, одно из самых лучших, — сдержанно согласился сквайр. — Но думаю, вы нашли бы угодья «Куорна» не хуже.
— А вот тут я с вами не соглашусь, — возразил Бэй Миддлтон, и начался спор, в котором все приняли участие, выкрикивая мнения, возражая, смеясь и рассказывая охотничьи истории одну лучше другой или по-доброму подсмеиваясь над рассказчиком, но так, чтобы никто не обижался.
Гизела была изумлена. Она всегда полагала, что на званых вечерах принято разговаривать исключительно с соседом справа или слева и что общий разговор за столом ведется разве что в детской или в комнате для прислуги. А сейчас происходило то, что она и представить себе не могла: она участвует в беседе, ее спрашивают о чем-то, выслушивают ее мнение. Обсуждали преимущества свор гончих, мастерство распорядителей охоты и доезжачих и, естественно, как они ни старались уйти от темы, разговор неизменно возвращался к лошадям — их достоинствам, характеристикам и цене. Гизела поразилась, узнав, что императрица часто за день меняла трех лошадей. Но и в этом случае, как императрица заверила присутствующих, она не забывала свои каждодневные гимнастические упражнения — утром и вечером. Гизеле захотелось узнать, какие именно, но постеснялась спросить.