Звонкий колокол России (Герцен). Страницы жизни
Шрифт:
Е. Герцен.
Герцен — Марии Каспаровне Рейхель (друг и доверенное лицо Герцена в Германии) из Женевы, 13 мая 67-го
Пробыл четыре месяца во Флоренции и Венеции. Детьми очень доволен… Тата развилась превосходно. Саша читал публичные лекции. Да, чтоб и вы были довольны, посылаю Ольгу (фотоснимок. — Р. Ш.). И из Егора Ивановича письма словно из подвала так и хватило мразью…
Герцен — Огареву из Ниццы, 8 августа 67-го
Когда ты начнешь (читать. — Р. Ш.) роман Чернышевского? Это очень замечательная вещь — в нем бездна отгадок и хорошей, и дурной стороны ультранигилистов. Их жаргон, их аляповатость, грубость, презрение форм, натянутость, комедия простоты, — и с другой стороны — много хорошего, здорового, воспитательного. Он оканчивает фаланстером… смело. Но, боже мой, что за слог, что за проза в поэзии (сны Веры Павловны).
Дома — ни то, ни се. Я с ужасом предвижу для Лизы отъезд Таты (в конце сентября). Лиза положительно лучше себя ведет. Но что за край! Что за мягкость, за нега воздуха. Теперь яростных жаров не будет — везде цветы, запах… Какой грех ехать отсюда к зиме!
Ему же, 14 августа 67-го
Со стороны Долгорукова я считаю неприсылку «Голоса» за разрыв. Если он что имел против меня, он мог бы сказать мне, а не звать на прощальные обеды — хорошо было бы внушить ему это.
Огарев — Герцену, из Женевы — в Ниццу, 28 августа 67-го
Долгоруков, узнав, что Бакунин едет на писсовую конгрессовку (так иронически, от слова «пис» — peace — мир, Огарев называет Женевский конгресс Лиги Мира и Свободы в сентябре 67-го года с участием пацифистов, анархистов, либеральных республиканцев, левых буржуазных националистов. Огарев участвовал в работе конгресса как его вице-президент. Герцен же, разочарованный в буржуазной демократии, не ждал успеха и воздержался от участия из-за резко антирусской позиции, занятой большинством делегатов. Кроме того, Герцена тревожила позиция на конгрессе вождя анархистов Бакунина и «ультранигилизм» так называемой «молодой эмиграции» в Женеве. — Р. Ш.), вскочил со стула и начал бегать по комнате в припадке бешенства и решил, что сам уедет из Женевы до сентября.
Герцен — Огареву, из Ниццы 3 сентября 67-го
Твое положение в «писовке» не из приятнейших. Если Бакунин с тобой согласен — ничего, если же вы будете не одного мнения — что ты сделаешь публично? Если Долгоруков будет от имени русских говорить вздор? (Как я знал, что Бакунин испугает его, напусти его хорошенько.) Не занемочь ли тебе? Молчать нельзя, а публично собачиться ты не привык… Ты спрашиваешь, когда в Женеву? Ну, писовкой, Баковкой, Грузиновкой и Князевкой — не заманишь! На «писовку» приеду только в случае, если ты потребуешь (Герцен остро иронизирует над участниками Женевского конгресса мира — Бакуниным, Николадзе и кн. П. В. Долгоруковым. — P. Ш.).
Герцен — И. С. Тургеневу из Милана 20 декабря 67-го
За письмо спасибо. На этот раз и «Дым» получил в Женеве… Ты видишь, что я на старости лет все двигаюсь, а ты все оседаешь, да еще выбрал Бад-Бад с твоей собственной ванной, о которой рассказывал Бакст (революционер, организатор русской типографии в Берне. — Р. Ш.) еще до построения, что нехорошо, выйдет три бад (каламбур — название города Баден-Баден и слово «бад» — ванна, купание. — Р. Ш.).
Еще слово… Смотрю на эту мраморную беловежскую чащу здешнего собора (Миланского. — Р. Ш.). Такого великого, изящного вздору больше не построят люди…
Герцен — дочери Тате и Мальвиде Мейзенбуг из Ниццы, 28 декабря 67-го
Проспавши целую ночь на пароходе без малейшей качки, я прибыл в Ниццу. Светло, ярко и нехолодно. Я возвращаюсь к прошлому письму, что итальянские города — памятники, их надобно изучать, уважать, а жить в таких трактирах, как Ницца.
«Колокол» французский идет (хорошо распродается. — Р. Ш.), и Георг взял уже сверх обыкновенного числа 400 экземпляров. Висконти все продал — да по дороге и русский за целый год.
Засим поздравляю с Новым Годом…
Герцен — дочери Тате, 2 июля 68-го из Базеля
Видя положение Долгорукова (тяжело заболевшего. — Р. Ш.), я, разумеется, не хочу продолжать с ним ссоры.
Герцен — Огареву, 7 июля из Люцерна
Получил письмо от сына Долгорукова с просьбой от отца — приехать проститься. Тхоржевский пишет, что Петр Владимирович хотел телеграфировать — и опять хотел меня назначить душеприказчиком или распорядителем. Он все боится за бумаги и думает, что у сына инструкция (от русской полиции). Фогт полагает, что он не переживет 8 дней. Я написал ответ сыну, что, считая себя правым в нашей размолвке, я готов забыть ее перед торжественной минутой смерти и готов приехать, если и после его приезда Долгоруков считает это нужным.
Письмо Тхоржевского сконфуженно — он как-то неясно выражается насчет юного прынца. С одной стороны — жестоко отказать умирающему — я готов ехать, но видеться с сыном мне бы не хотелось. Как твое мнение? Люцерн несравненно изящнее Женевы — но, вероятно, холодно с начала октября. Мне кажется, что и Натали устала от вагабондажа (бродяжничества. — Р. Ш.)… Но где осесть?.. Посоветуюсь с Татой. Моего ума не хватает. Ты не поверишь, как я устал. Дом бы — дом бы поудобнее, с полем — и на отдых. Что нового? Твои письма стерильны.
Ему же, 8 июля 68-го из Люцерна
Тата пишет, что Долгоруков беспрестанно требует меня. Жду телеграмму и, может, поеду завтра… Отказать умирающему гадко.
Герцен — Огареву, 11 июля 68-го. Берн
Я вчера прожил длинный день, который долго не забуду…
Долгоруков очень плох, но сильный организм не сдается, как крепость. У него из ног пущена вода и льется постоянно. Лицо его совершенно осунулось и стало как-то важнее. Говорит несвязно, глаза потухли — он не знает близости конца, но боится. А главное, внутри его идет страшная передряга. Мне он был рад без меры, но и без шума — он постоянно жмет мне руки и благодарит. Верит он во всем мире мне одному и моему наместнику Тхоржевскому.