Звонкий колокол России (Герцен). Страницы жизни
Шрифт:
Утром призывает он Тхоржевского и Фогта и объявляет, что его ночью отравил его сын, что он подливал из склянки что-то желтое (я полагаю, что рассказывать этого не следует) — затем, после разных страшных вещей, он послал Фогта сказать, чтоб сын сейчас ехал назад и что он, щадя его, скроет. Фогт, сам испуганный, исполнил поручение. Сын, разумеется, вспылил. Но Долгоруков его тотчас позвал и стал просить прощения. Когда я взошел, он всех выслал и, взяв меня за обе руки, уставил на меня, приподнявшись, мутный взгляд. «Герцен, Герцен, бога ради скажите, я вам одному верю, одного вас уважаю… ведь это сумасшествие, ведь это вздор?»
«Вы сами видите, что сумасшествие, где
«Да… да… очевидно, бред… так вы думаете, бред?» (и это 10 раз.)
И вдруг, опускаясь, он тихо повторил раза два: «Нет, уж вы, уж бога ради… вы уж понаблюдайте над тем, что со мной делают…» — и доказал вид, чтоб я молчал, — после чего он задремал и, проснувшись, попросил откушать с сыном, что мы и сделали. Сын был раздражен сначала, но за обедом, после двух-трех бутылочек и абсинту, оправился, странный он человек. Все это вместе так нервно подействовало на меня, что я всю ночь не спал и голова тяжела.
Герцен — Огареву. 14 июля 68-го. Люцерн
Ну, наконец я освободился от долгоруковского кошмара… Что за страшная агония — и к тому же ему положительно лучше, он и ест беспрерывно, и этим себя поддерживает. Адольф Фогт (профессор гигиены Бернского университета. — Р. Ш.) выбился из сил. Третьего дня еще дикая сцена с сыном при мне — потом я их мирил… И когда я его немного урезонил, он все-таки сказал сыну при первом свидании на другой день, чтоб он уехал и дал бы ему спокойно умереть или лечиться. Один Тхоржевский невозмущаемо идет в этом болоте и хотя сильно скучает, но держит себя хорошо… Бакунин совершенно принадлежит партии Элпидина и с ним в кошонной дружбе. Каро мио — нам пора в отставку и приняться за что-нибудь другое — за большие сочинения или за длинную старость… Сейчас приехал Тхоржевский для отдыха и привез весть, что Долгорукову несравненно лучше. Вот вам и медицина.
Герцен — Огареву, Люцерн, 15–18 июля 68-го
Долгоруков выздоравливает. Фогт его сажает на молочное лечение. Сына он прогнал. Тхоржевский в понедельник едет в Женеву.
Отчего Чернецкий не присылает отпечатанных листов «Полярной звезды»? Отчего на «Колоколе» бумага скверная?
Герцен — министру иностранных дел Австрии г-ну Гискра из Ниона, 25 августа 68-го
Г-н министр,
врачи требуют, чтобы я отправился на воды в Карлсбад, — я совсем готов туда ехать, однако есть одно соображение, которое заставляет меня колебаться. Я — русский эмигрант, натурализовавшийся в Швейцарии с 1851 года, но так как я являюсь редактором газеты, имеющей несчастье не нравиться с.-петербургскому правительству, оно может предпринять некоторые шаги, чтобы потребовать моей выдачи. Я считаю ее невозможной. Тем не менее я решил, прежде чем пуститься в путь, взять на себя смелость обратиться непосредственно к вам, г-н министр, и попросить вас сказать мне, могу ли я рассчитывать на покровительство австрийских законов. Примите, г-н министр, и пр.
А. Герцен, главный редактор «Колокола».
Герцен — сыну Саше, 18 сентября, 68-го, из Парижа
Только вчера мы окончательно перетолковали обо всем с Боткиным, и я очень жалею, что ты не был при этом. Да, каро мио, такого доктора я, по крайней мере, не видел. Что за основательность, догадка и внимание. Он меня осмотрел всего. Вот результаты.
В диабете сомненья нет.
Запускать
Герцен — Марии Каспаровне Рейхель, 9 октября 69-го, из Парижа
…Я бранил Швейцарию за гнусные поступки с Оболенской, за подкупленных адвокатов и жандармов. Я в Париже это дело поднял, но наши революционные утяты и бараны ничего не умеют делать и пропустили все сквозь рук (Герцен имеет в виду «молодую эмиграцию», в том числе и друзей Зои Сергеевны Оболенской — Утина и Баранова. — Р. Ш.).
Некто Н. Н. — Александру Герцену, редактору газеты «Колокол», из Рима в Женеву, 28 ноября 68-го
Милостивый государь!
Если Вы и Ваши сообщники не перестанете писать дурного против России и добрых людей, клеветать только за деньги, точно так же, как вы пишете хорошее тоже только за деньги, то даем Вам слово через год Вас не станет, и тогда ваш дохлый труп поганой скотины, как Вы, зароют где-нибудь как бешеную собаку.
Заметьте число — только четыре месяца остается.
Н. Н.
Заметка в «Приложениях» к «Колоколу» 15 февраля 69-го года
Я нашел это письмо, возвратившись из Цюриха в Женеву 2 декабря 68-го года. Это не прекрасно, но сильно. Нам нечего добавить к этим строкам (письмо Н. Н. процитировано Герценом полностью, с соблюдением орфографии оригинала. — Р. Ш.). …Убийца, находящийся на службе у консервативной России, в своем письме предоставляет нам годичный срок, а в постскриптуме сводит его к 4 месяцам, от 28 ноября. Это таинственно! Так когда же, милейшие убийцы, — 28 марта или 28 ноября?
Александр Герцен
Князь Владимир Петрович Долгоруков — Герцену. Сентябрь 68-го
Озеров (русский дипломат в Швейцарии. — Р. Ш.) хочет, чтоб я ехал в Дармштадт и объяснил Адлербергу или Шувалову, что сталось с бумагами покойного батюшки. Мне кажется, самое простое будет, если я им объявлю, что в силу завещания батюшки, я не пользуюсь его бумагами, и хотя знаю Тхоржевского и вас, но, не будучи бандитом, не чувствую себя способным явиться к вам с ножом и под страхом смерти требовать от вас отдачи вашей собственности…
Еще одна заметка в «Колоколе»
Князь П. Долгоруков оставил после себя довольно большое количество материалов, собранных им в результате больших усилий и труда нескольких лет. Материалы эти и его переписка были завещаны им Станиславу Тхоржевскому. С. Тхоржевский имеет намерение опубликовать часть материалов… Любители подробностей найдут в этом сборнике интересные разоблачения, касающиеся различных эпизодов истории России… («Приложение» к «Колоколу», 15 февраля 69-го года.)