Звуковой барьер
Шрифт:
Бербеджа: - Так вот это все?
– Все, - ответил Бербедж.
– Заемные письма и фамильные бумаги мистер Виллиам
отдаст вам лично.
– Ну хорошо, - вздохнул Холл.
– Миссис Анна не желает взглянуть?
– Да я все это уже видела, - ответила хозяйка равнодушно.
Холл открыл первую книгу, перевернул несколько страниц, почитал, взял другую,
открыл, и тут вдруг огонь настоящего, неподдельного восхищения блеснул в его глазах.
– Потрясающий почерк!
– сказал он.
–
обожаю! почерк! Это в театре у вас такие переписчики?
Бербедж улыбнулся. Доктор был настолько потрясен, что даже страшное слово "театр"
произнес почтительно.
– Это написано лет пятнадцать тому назад, - объяснил он.
– У мистера Виллиама тогда
был какой-то свой переписчик.
– Обожаю такие почерка!
– повторил Холл, любовно поглаживая страницу.
– Это для
меня лучше всяких виньеток и картин - четко, просто, величественно, державно! Нет, очень, очень хорошо. Прекрасно, - повторил он еще раз и положил рукопись обратно.
Достопочтенный Кросс тоже взял со стола какую-то папку, раскрыл ее, полистал,
почитал и отложил.
– Миссис Анна, вы все-таки, может быть, посмотрели бы, - снова сказал Холл.
– Ведь
это все уходит из дома!
– Что я в этом понимаю?
– поморщилась старуха.
– Вы грамотные - вы и смотрите!
Спросили о том же и жену доктора, такую же высокую и плотную, как мать, но она
только махнула рукой и отвернулась. Перелистали еще несколько рукописей,
пересмотрели еще с десяток папок, и скоро всем это надоело и стало скучно, но тут Холл
вытащил из-под груды альбом в белом кожаном переплете. Как паутиной, он был обвит
тончайшим золотым тиснением и заперт на серебряную застежку.
– Итальянская работа, - сказал Холл почтительно и передал альбом Кроссу.
Тот долго листал его, читал и потом положил.
– У мистера Виллиама очень звучный слог, - сказал он уныло.
– Ну что ж!
– Холл решительно поднялся с кресла.
– Ну что ж, - повторил он.
– Если
мистер Виллиам желает, чтоб эти бумаги перешли к его друзьям, я думаю, мы возражать
не будем?
– И вопросительно поглядел на женщин.
Но Сюзанна только повела плечом, а миссис Анна сказала:
– Это все его, и как он хочет, так пусть и будет!
– Так!
– сказал доктор и повернулся к Бербеджу: - Берите все это, мистер Ричард, и...
– Одну минуточку, - вдруг ласково сказал достопочтенный Кросс.
– Мистер Ричард, вы
говорите, что хотите все это издать?
Бербедж кивнул головой.
– Так вот, мне бы, как близкому другу мистера Виллиама, хотелось знать, не бросят ли
эти сочинения какую-нибудь тень на репутацию нашего возлюбленного друга, мужа, отца
и зятя?
написаны пятнадцать и двадцать лет тому назад. Так вот, как по-вашему, справедливо ли
будет, чтобы почтенный джентльмен, отец семейства и землевладелец, предстал перед
миром в облике двадцатилетнего повесы?
– Да, и об этом надо подумать, - сказал Холл и оглянулся на жену.
– Вам, мистер
Ричард, известно все, что находится тут?
– Господи!
– Бербедж растерянно поглядел на обоих мужчин.
– Я знаю мистера
Виллиама без малого четверть века и могу поклясться, что он никогда не написал ни одной
строчки, к которой могла бы придраться самая строгая королевская цензура.
– Ну да, ну да, - закивал головой достопочтенный Кросс, - все знают, что мистер
Виллиам добрый христианин и достойный подданный, и не об этом идет речь. Но нет ли в
этих его бумагах, понимаете, чего-нибудь личного? Такого, что могло бы при желании
быть истолковано как намек на его семейные дела? И не поступит ли человек, отдавший
эти рукописи в печать, как Хам, обнаживший наготу своего отца перед людьми? Этого мы, друзья, никак не можем допустить.
– Берите бумаги, - вдруг сказала Сюзанна, и Гроу в первый раз услышал ее голос,
звучный и жесткий, - и пусть со всем этим будет покончено! Сегодня же! О чем тут еще
говорить? Пусть берет все и... Мама?!
– Пусть берет, - подтвердила старуха.
– Пусть берет, раз он приказал! Это все его, не
наше! Нам ничего этого не нужно!
Наступила тревожная тишина. Старуха вдруг громко всхлипнула и вышла из комнаты.
– Берите, - коротко и тихо приказал Холл Бербеджу, - берите и уезжайте. Ведь тут
сегодня одно, а завтра - другое. Скорее уезжайте отсюда.
– И он покосился на жену, но та
стояла у окна и ничего не слушала. Всего этого ей действительно было не нужно. ... Когда
на рассвете Гроу шел в свою комнату (его сменила Мария), около лестницы, у слабо
синеющего окна, он увидел сухую четкую фигуру. Кто-то сидел на подоконнике. Он
остановился.
– Что, заснул?
– спросила фигура, и Гроу узнал хозяйку.
– Спит, - сказал Гроу, подходя.
– Крепко спит, миссис Анна.
– Слава тебе Господи, - перекрестилась старуха, - а то с ночи все бредил и просыпался
два раза. Такой беспокойный был сегодня. Все о своих бумагах...
– А откуда вы...
– удивился Гроу. Ему показалось, что старуха усмехнулась.
– Да что ж, я задаром здесь живу? У меня за три года такой слух появился, что этих
стен как будто и вовсе нет. Чуть он шевельнется, я уж слышу. Подхожу к двери, стою -