Зыбучий песок (сборник)
Шрифт:
Теперь такой развязки ждал я. Хуже того, судя по всему, я находился именно там, куда махина должна рухнуть.
Я сложил бюллетень так, чтобы статья об О'Рурке оказалась сверху, и позвал Мануэля. Он подошел ко мне. Вид у него был озабоченный.
— Вы читали это, Мануэль? — спросил я, указывая на статью.
Он вздохнул.
— Да, сеньор. Я думал, что вы уже видели ее.
— Нет, не видел… Как вы к этому относитесь? Что вы сами думаете о моей работе здесь?
Сначала мне показалось, что он не хочет мне отвечать. Я почувствовал, как раздраженно
— Не тяните, Мануэль. Скажите, что вы думаете.
— У меня нет своего мнения, сеньор Хаклют, — неохотно отозвался он. — У меня неплохая работа. Мне, считайте, повезло. Раньше я работал в маленьком отеле в Пуэрто—Хоакине, а теперь сами видите… И все же мне кажется, что есть и такие, кто пострадал от города, поэтому легко понять, почему они считают иначе.
— А каким образом шеф полиции вдруг оказался среди тех, кто считает иначе?
Мануэль наклонился вперед, оперевшись локтями о стойку, и доверительно зашептал:
— Некоторые, и я в том числе, знают высший свет. Я видел многих богачей и знаменитостей и здесь, и еще в Пуэрто—Хоакине, когда меня приглашали обслуживать большие приемы. Еще вчера человек бродил по Сан—Франциско или Токио, а сегодня я угощаю его в Агуасуле. Мне это нравится. И меня может считать другом каждый, кто приходит ко мне в бар. Но есть еще и те, кто заявляют: «Это все наше, и не надо ничего менять». Такие люди отличаются друг от друга так же, как президент, которого я, кстати, тоже обслуживал, и сеньор Диас. Вот вам мое мнение. Но ведь я всего лишь бармен.
— Ну, и многие, по–вашему, думают в Сьюдад–де–Вадосе так же, как шеф полиции?
— Как вы могли сами, сеньор, убедиться, судя по демонстрациям, многие. Слишком многие.
Я кивнул и взял со стойки бюллетень.
— Вы не возражаете, если я заберу его? — спросил я.
— Пожалуйста, сеньор. — Он глянул под стойку. — У меня еще остались два экземпляра.
— Благодарю. Не знаю, получится ли что–нибудь, но я так этого не оставлю.
Утром первым делом я решил зайти к Энжерсу. Еще в дверях я увидел Колдуэлла. Выглядел он еще более усталым — необычную бледность лица подчеркивали темные круги под глазами.
Усаживаясь в кресло, я заметил, что Энжерс чем–то обеспокоен. Но Колдуэлл помешал мне поинтересоваться чем.
— Хаклют, что, п–по–вашему, н-на самом деле мешает очистить т-трущобы Сигейраса? — спросил он.
Я удивленно пожал плечами.
— Насколько я слышал, генерал Молинас отказывается посылать войска, а О'Рурк предостерегает о возможных волнениях. Более того, я полностью с ним согласен.
— Нет. Вы ошибаетесь, — победоносно заявил Колдуэлл. — Это п-политика. Все д-дело снова в народной п-партии.
— Не думаю, — я покачал головой. — Последние три–четыре дня не отмечалось никаких политических выступлений. Гражданская партия подобна обезглавленному змею — она осталась без Герреро, Люкаса и Аррио. Все трое уже вне игры. У народной партии тоже нет лидеров, на которых можно было бы опереться. Домингес, хоть ее и поддерживает, но не входит в руководство. Действия же Муриетты против Аррио вызваны скорее его литературной привязанностью к Фелипе Мендосе, чем политическими мотивами.
Однако Колдуэлл придерживался иного мнения. Улыбаясь, он стал доставать из кармана какие–то бумаги.
— С-сегодня я б-был в финансовом управлении, — сказал он. — Я п-просматривал д-документы, изъятые из к-конторы Брауна. К-кто, как вы д-думаете, уплатил ему г-гонорар по делу Сигейраса п-против муниципалитета?
Я пожал плечами.
— Педро Муриетта, — сухо проговорил Энжерс.
Колдуэлл раздраженно посмотрел в его сторону, он явно был недоволен, что его лишили возможности озадачить меня.
— Полагаю, Муриетта интересовался делом, поскольку финансировал издание книг Мендосы? — поинтересовался я.
— Нам т-так пытались внушить, — надменно сказал Колдуэлл. — Но з-за этим кроется г-гораздо большее. Именно это я с-собираюсь изложить профессору К-кортесу, — заявил он. — Люди должны з-знать, что происходит на самом д-деле.
Когда он вышел, я недоуменно посмотрел на Энжерса.
— Вы полагаете, что все действительно так серьезно, как он себе представляет? — спросил я.
Энжерс пожал плечами.
— Честно говоря, не знаю, — ответил он. — До вашего прихода он недвусмысленно намекал на причастность Муриетты к каким–то темным делишкам, якобы совершаемым в трущобах, в частности в районе монорельсовой станции.
— Ах, опять! — воскликнул я. — Вы же знаете, он уже возил меня по порочным местам Вадоса. И все, что он смог показать, — это клочок земли, где кто–то, по его словам, выращивал марихуану, и лачугу проститутки, которой не оказалось на месте. Думаю, он просто нездоров и стал жертвой собственного больного воображения.
— Я был бы готов согласиться с вами, — заметил Энжерс после небольшой паузы, — если бы ему не вторил доктор Руис.
— Да Руис и сам–то не в очень завидном положении. Ведь когда он давал показания по делу Сигейраса, в его адрес прозвучали слишком серьезные обвинения.
— Если бы там действительно что–то было, — резко ответил Энжерс, — то народная партия не упустила бы случая за это ухватиться. А тут они только, как всегда, распускают порочащие слухи. Это их обычный трюк — раздуть слух так, что малый проступок превращается в уголовное преступление.
Прибег ли Колдуэлл к методу, о котором говорил Энжерс, или нет, но за субботу и воскресенье он весьма преуспел. Произошло это следующим образом.
«Либертад» опубликовала заметку о том, что Муриетта оплачивал расходы по делу Сигейраса. Причем Кортес предварительно проверил достоверность данных Колдуэлла. По стечению обстоятельств Муриетта как раз вылетел в Нью—Йорк по своим делам, а его личный секретарь подтвердил факты. По словам секретаря, о помощи Сигейрасу к Муриетте обратился Фелипе Мендоса, и Муриетта удовлетворил просьбу, поскольку всегда проявлял особую заботу о правах частных граждан.