Зюзя. Книга вторая
Шрифт:
Здесь оказалось просто великолепно, как в парке. Вокруг особняка росли немолодые, роскошные голубые ели, сосенки и всевозможные туи. Между ними расположились клумбы, сплошь покрытые можжевельником с вкраплениями больших, раскидистых розовых кустов; встречались элегантные заросли самшита. Перед домом лысела парковочная площадка десять на десять метров, на которой стоял внушительных размеров надувной бассейн. Справа уютно расположилась лужайка с детской горкой и разбросанными игрушками, а за ней, в глубине двора, виднелись беседка и
Прямо, возле закрытых, добротных ворот, укрылись в ухоженной зелени небольшая сторожка и вышка с угнездившимся на ней плотным, невысоким мужчиной, вооружённым автоматом.
Меня интересовал вольер. Хотелось отбросить метлу и, стремглав, побежать; приникнуть к решётке, чтобы разглядеть – кто внутри. Еле сдержался. Приблизился к нему в последнюю очередь, заглянул. В открытой части оказалось пусто, и лишь крупная, рассчитанная на алабая или овчарку, будка скрывала кого-то. Вот только кого – не разобрать.
Огорчившись, направился к воротам и, задрав голову, обратился к человеку на вышке:
– Тяпку дайте. Убрать в вольере надо.
Охранник ничего не ответил, только сплюнул на улицу, зато из сторожки вышел тот самый крепыш, который приносил мне еду. Не говоря, по своему обычаю, ни слова, он скрылся за углом, а через минуту вернулся и вручил запрашиваемый инвентарь. Пока его ждал – жадно, стараясь не выказывать своего любопытства, осматривался. Чуда не произошло, запоры и замки на воротах оказались сделаны на совесть. Здесь не пройти.
Я заковылял обратно и начал, просунув инструмент между прутьями заграждения, имитировать работу – внутри убирать оказалось практически нечего. При этом тихо, но настырно не прекращал звать:
– Зюзя… Зю-у-у-зя… Подруга…
В будке кто-то зашевелился, и из её тёмного провала слабо раздалось:
– Витя?..
Я чуть не подпрыгнул от радости. Живая! Нашёл! Живая!!! И чуть не совершил ошибку. Уже собрался подойти как можно ближе и узнать, как она там, когда неожиданно всей кожей почувствовал, а уж потом и заметил, пристальный взгляд с вышки. Скучно ему там, бдительному такому… Не видел, как дерьмо убирают?
– Молчи. Потом поговорим, – как можно тише прошипел я. – Сейчас опасно.
Вместо ответа моя спутница высунула голову из своей конуры. У меня аж сердце защемило. Вместо красивой, женственной, блестящей шерстью на солнце собаки на меня смотрело серое, болезненное, грустное существо с тусклыми, безжизненными глазами. Шею добермана обхватывал широкий брезентовый ошейник, от которого к забетонированному в пол кольцу шла короткая, сантиметров семьдесят, цепь. Вот суки!!! Она же живая! Как так?!
Я даже не мог представить, что такое для выросшей на свободе, доброй и весёлой Зюзи оказаться мало того, что за решёткой, так ещё и на цепи. Накатил очередной приступ, голова словно взорвалась терзающими молниями. Однако впервые я на это не обратил никакого внимания. Ярость, замешанная на ненависти, победила боль. Ненавижу! Не-на-ви-жу!!! Чума на их дом!
От вспышки неконтролируемого гнева меня спасло лишь то, что в тот момент я был слабее мышонка. Всех эмоций хватило только на сущую мелочь – до хруста в костяшках, до щемящей боли в пальцах сжать черенок тяпки. И всё. Я обмяк, опустившись на брусчатку и глотая слёзы злости от бессилия и презрения к самому себе.
С вышки раздалось:
– Чего расселся! Тут тебе не парк с лавочками. Закончил – мотай отсюда!
Этот презрительный окрик отрезвил не хуже ведра с ледяной водой, даже помог внутренне собраться в какой-то степени. Опустив низко голову (почему-то казалось, что, увидев моё лицо, все поймут, насколько сильно мне хочется всех их убить), с трудом встал, для виду бормоча слова извинений. Собрался с духом, снова посмотрел в вольер.
– Витя… – резанул меня по живому голос в голове. – Помоги…
– Помогу. Жди. Потом. – прошептал я, очень надеясь, что мой голос ни кем, кроме спутницы, услышан не будет.
Взгляд выхватил две миски, стоящие примерно в метре от входа в будку. Вода и несвежая, застывшая еда, очень похожая на ту, которой и меня потчуют. А как она достаёт? А никак… Вот уроды… Из страха или лени даже миску пододвинуть разумной лень. Зачем она им, с таким уходом? Голодом уморить? Не понимаю…
Просунул черенок, передвинул миски поближе. Зюзя высунулась до половины из будки и принялась жадно, с прихлёбыванием, пить. Пей, милая, пей! Это ничего, что на цепи. Главное – встретились!
Казалось, она прочла мои мысли! В её антрацитовых глазах загорелся лёгкий, почти неразличимый, огонёк жизни. В то же время я увидел несвежую повязку, обёрнутую вокруг шеи. Значит, не врал «медурод», лечат и её. Хорошо… Чем быстрее наберёмся сил, тем быстрее сделаем ноги отсюда.
Дальше крутиться у вольера становилось попросту опасно. И так слишком долго я тут вожусь, а лишнее внимание мне сейчас совершенно ни к чему. Шепнув на прощанье: «Жди», заковылял обратно, на задний двор, не забыв вернуть тяпку.
Вся вторая половина дня и вечер до отбоя прошли в тяжёлых раздумьях. Я снова и снова прокручивал в памяти расположение, постройки двора, силясь найти путь к побегу. Ничего не получалось. Забор не преодолеть, а даже если каким-то чудом и удастся – что дальше? Что там? Куда идти? Ответов у меня пока не было. Вдобавок требовал безотлагательного решения очень простой вопрос, постоянно напоминающий о себе: что делать, если нас снова разлучат? Или меня куда-нибудь законопатят, или от добермана избавятся? Не знаю. Значит, надо в доверие втираться, по-другому никак. Лапочкой для них надо стать.