Зюзюка и другие

Вильмонт Екатерина Николаевна

– Это глупо, радость моя. Ты уже не девочка и отнюдь не девица. Надевай любой другой цвет, только не белый.

Я думала схитрить, сделать платье цвета слоновой кости или топленых сливок, а он сказал, что длинного платья вообще не надо, пусть лучше будет костюм и изящная шляпка. Пришлось подчиниться, хотя я с детства мечтала о белом платье. Но в сущности это ерунда, если все остальное сбылось. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Но теперь уж сбудется. И гадалка вон тоже сказала, что сбудется, а я, идиотка, не верю... Почему? Чего я боюсь? Он меня любит, я его в мужья не приглашала, давно уж научилась, что нельзя самой на браке настаивать, и даже когда он позвал замуж, сперва для приличия покобенилась,

хоть мы и жили давно вместе... И вообще, сделала вид, будто я снизошла к его мольбам, а сама замуж не стремилась. Не уверена, что он меня не раскусил, но я все соблюла. И это он настоял, чтобы я маму со Стаськой пригласила. И денег дал им на дорогу. А может, и вправду все будет хорошо? Может, мы все найдем общий язык и у нас будет большая дружная семья? Дай-то бог... Как хочется увидеться с мамой, прижаться к ней, как в детстве... поплакать у нее на груди... даже прощения попросить... Да, надо попросить прощения и у нее, и у Стаськи. Тогда будет легче. Не то чтобы меня так уж угнетало чувство вины, но все-таки... Это будет как очищение. Я вообще хотела бы венчаться в церкви, но Гарик ни в какую.

– Я что, похож на идиота? Сроду в церковь не ходил и впредь не намерен. Я атеист, запомни раз и навсегда!

А жаль, венчание это так красиво... Ну ничего, я все равно счастлива и свадьба у нас будет красивая. Обед в Сан-Франциско, в новом дорогущем ресторане «Фандорин», а после обеда мы улетим в Лас-Вегас... Я надеялась на настоящее свадебное путешествие, но неожиданно Стаська согласилась приехать и придется довольствоваться двумя днями... Ничего, мы потом еще поедем куда-нибудь. У Гарика есть небольшой апартмент во Флориде, шикарный, с видом на океан, но он обычно сдает его в аренду. Я там еще не была. В сентябре срок аренды заканчивается, и, может быть, тогда... Но он же хочет ребенка... И с этим надо спешить. Ах, боже мой, я вовсе не убеждена, что тоже хочу, у меня уже есть дочь, но для него я готова... Я не создана для материнства. А для чего я создана? Понятия не имею. Наверное, просто для жизни, для радости...

Леокадия Петровна

Я вдруг заметила, что Стаська здорово похорошела в последнее время. Совсем взрослая стала, как-то оформилась, я бы даже сказала, созрела. Неужто Гера прав и у нее уже есть мужчина? Но кто? Один из этих мальчишек, которых она даже всерьез не принимает? Или кто-то, о ком я не имею понятия? Но я ничего такого, что могло бы свидетельствовать о присутствии в ее жизни мужчины, не находила до сих пор... Или просто пришла пора похорошеть? Дай-то бог! А может, это предвкушение поездки так на нее действует? Она стала больше следить за собой, это несомненно. На ночь подолгу расчесывает щеткой волосы, утром делает гимнастику, даже попросила меня купить какой-то очищающий лосьон и крем для молодой кожи. Я купила, разумеется. Как-то я пыталась поговорить с ней по душам, но она ловко ускользнула от разговора. А у меня что-то нет сил бороться с ней. Да и зачем? Все равно она сделает так, как захочет. Мне все твердят, что это чистейшее безумие – отрывать девочку от школы в выпускном классе на целых две недели, но что поделаешь? Она очень способная и, если захочет, легко все наверстает. А если не захочет... Что ж, пусть... В конце концов жить ей, должна сама понимать...

Вечером я, как всегда, просматривала свой календарь на следующий день. Там у меня записаны все памятные даты друзей и знакомых. И обнаружила, что завтра день рождения, да не простой, а юбилейный у Алексея Евсеевича, заместителя Лёни по институту. Милейший человек и близкий друг, ему исполняется семьдесят лет. Но завтра у меня с утра масса дел, а вечером эфир, и я решила позвонить сегодня. Он обрадовался.

– Алешенька, я знаю, нельзя заранее

поздравлять, но у меня завтра безумный день...

– Спасибо, Лёкочка, я тронут, что ты помнишь. Но в субботу вечером ждем тебя в ресторане. Мне это не по карману, но дети не желают ничего слушать. Юбилей есть юбилей. Так что приходи непременно.

– Спасибо, Алеша, в субботу я могу. Алеша, скажи, ты знал такую Аллу Генриховну?

– Аллу Генриховну? Масевич?

– Фамилии я не знаю. Ей на вид лет пятьдесят, может, чуть больше или меньше.

– Тогда точно не Масевич. Это была такая знаменитая женщина-ученый. Не помнишь?

– Что-то смутно припоминаю, но... Так она у вас не работала?

– Может, и работала, но я не упомню всех. Алла... Наверное, отчества я тогда не знал, а фамилии ты теперь не знаешь. А почему ты спросила?

– Да нет, так, по глупости...

– Ерунда, тебя что-то же заинтересовало в ней? Где ты с ней столкнулась, если предположила, что я могу ее знать?

– На могиле Лёни.

– Ну, милочка, мало ли кто мог прийти к нему на могилу!

– Действительно.

– Это она тебе сказала, что работала с нами?

– Ну да.

– Может, еще до меня?

– Все может быть.

...Алеша патологически честный человек, и если бы он соврал, я бы почувствовала по его тону. Ну да бог с ней, с этой Аллой Генриховной. А что касается ее тезки, то я вспомнила – в моей юности это была весьма популярная дама. Ее портреты и интервью часто появлялись в газетах и журналах. Красивая, эффектная женщина, кажется, астрофизик или что-то в этом роде. Ах боже мой, что за чепуха лезет в голову? А все-таки какой-то червячок точит душу. Стаська видела цветы на могиле, теперь вот эта Алла... Раньше как-то ничего подобного не случалось. Боже мой, но ведь это могила! Он умер много лет назад, с тех пор утекло столько воды! Он был старше меня, значительно старше, а эта Алла моложе меня лет на десять, ну, может, на семь... И если она таскается к нему на могилу, значит, это любовь? Ну и что? Это она его любила, а он... Я бы знала, я бы заметила, почувствовала наконец. То есть я вполне допускаю, что он с ней переспал... Они коллеги, могли вместе оказаться где-нибудь на испытаниях, мало ли...

– Стаська! – позвала я.

– Да?

– Помнишь, ты на днях говорила, что видела цветы на могиле у деда?

– Ну?

– А ты не запомнила, какие это были цветы?

Она как-то странно на меня посмотрела.

– Тебе зачем?

– Интересно.

– Хризантемы, я же говорила.

– Ах да...

– Лёка, ты зачем спрашивала, а?

– Так, из любопытства...

– Зачем ты врешь своим ребятам? У тебя глаза несчастные... ты что, была на кладбище?

– Да, мы хоронили нашу однокурсницу...

– И на могиле лежали цветы?

– Да.

– Ну и что из этого? Какое это сейчас имеет значение? Он умер так давно, что я его почти и не помню! Ну мало ли кто может ходить к нему на могилу? Он же на тебе не девственником женился, он был уже вдовец! – почти кричала она, а в глазах появились слезы. – Может, это его первая любовь? Может... да мало ли...

– А ты чего орешь?

– Хочу и ору! Потому что ты... дура!

– Не смей так со мной разговаривать!

– Ладно, извини, просто мне не нравится, когда ты такая...

– Какая?

– Испуганная и... старая. Ой, прости, прости, Лёка... Но когда ты пришла, у тебя был нормальный вид, а сейчас... Лёка, сама подумай, ревновать покойника неизвестно к кому – это же дурь!

– Наверное, ты права... Чистейшей воды дурь. Ладно, пошли чай пить.

– Не хочется. Я пойду позанимаюсь! А ты выкинь всю эту бодягу из головы, подумай лучше...

– Ладно, подумаю о чем-нибудь другом. Кстати, погоди еще минутку, мы ведь должны что-то подарить матери на свадьбу.