...И медные трубы

Гансовский Север Феликсович

Тишина. Цветущий жасмин. Скамьи. И та скамья тоже.

Итак, вернулся, откуда начал. Чем же были эти скитания, что получено на жарких отмелях Пангеи, на вощеном паркете санкт-петербургских особняков?

Солнце поднялось из тумана, озаряя панораму этой части Земли. Степь с рощами, леса на горизонте. Заметный с высоты след

старого города. Не все сумели убрать, но природа постепенно возвращала себе это место — рисунок зелени намекал на исчезнувшие улицы, площади. У речной излучины паслось стадо диких лошадей, крошечных с высоты. Еще дальше несколько светлых точек у рощи — может быть, олени. Только к северу слева человек не уступил обширный многоугольник, куда живому нельзя. За каменными литыми стенами, за рвом, глубоким, как ущелье, особо изолированный район, где воздух так насыщен электричеством, что молнии сразу сжигают залетевшую незнающую птицу. Там приемные микроволновые устройства сосут энергию от плывущих на огромной высоте солнечных батарей — питание Мегаполиса. На солнце в вечном взрыве рождается сила, ломкими лучами несется сквозь черную бездну космоса и приходит, усмиренная, сюда, где неподалеку кони встряхивают гривами, цветет тихая лесная фиалка. Удивительно это соседство изощреннейшей технологии с такими непритязательными, незащищенными существами.

Куда мы идем, люди? Как все это началось?

Теплый океан при каменной пустой суше — благость только неба и только воды. А под мягкими волнами живое кишит, рвется наверх, на воздух, на твердь. Выбралось, и в непрерывном поедании, в яростной борьбе растет, усложняется разум. Протянулись сотни миллионов лет, на африканскую равнину выходят австралопитеки. Темные, тугодумные, однако каждый за всех и все за каждого. Потом Земля еще пять-шесть миллионов раз обогнет Солнце, и в конце ледника по лесам, прериям пойдут охотники. Свободные, равные. Но опять страшное контрнаступление материи, первобытного клеточного эгоизма. Минует всего несколько тысячелетий, и в Египте старику-фараону готовят ванну из теплой крови ста новорожденных младенцев. Дворцы и лачуги, обжорство и голод, бичи, кандалы, колодки — природа не знает такого. Но снова борьба, рушатся тюрьмы…

А дальше?

Что будет теперь, когда, словно воздух, всем безвозмездно — пища, одежда, кров?

От австралопитека к неандертальцу в холодной Европе, от первых земледельцев к городам-гигантам для большинства людей большинство решений было вынужденным. Но кончается миллионолетний период, впервые образован неистребимый ресурс — вещный, духовный. Приходит время, когда главное свое дело человек станет иметь не с цифрой и машиной, а с братьями своими, людьми Мегаполис шумит. Нас так много. Мы идем под перекрестным огнем взглядов. Ежесекундно являются и забываются десятки лиц. Бывает, среди толпы встретится знакомый, о котором прежде вы были не лучшего мнения. Теперь вы поражены — он внезапно повзрослел на годы, сделавшись при этом спокойным, странно красивым. В глазах ум, независтливая заинтересованность в людях. Глядя на него, вы убеждаетесь, что он уже не принадлежит к тем, кому бы выдвинуться, выскочить, схватить.

Кто не ошибается, а вера — дитя сомнений. Не исключено, что он, как и Стван, до горьких пределов дошел в своих заблуждениях, неправильно прожил большой кусок жизни туда, вперед. Но судьи (в недостигнутом еще нами будущем) повернули время назад. Может быть, этим вашим знакомым свершены походы в иные края, он едва избежал сумасшествия и гибели. Но к нам, своим современникам, вернулся более близким к дающемуся в муках, тяжких опытах и трудах званию — Человек.