...И медные трубы
Шрифт:
Барон равнодушно придвинул кучку империалов.
Все смотрели на князя. Три кона подряд он торговался с Калымским до конца и проигрывал на проверке. Он побледнел, у него стала дергаться щека. Леблан и Бишевич каждую минуту ждали, что он, придравшись к чему-нибудь, вскочит, порвет карты.
— Иду на двести. — Князь развязал галстук, бросил его на пол.
— Отвечено! — Калымский отсчитал деньги, положил на банк. — Вы пишите записки, князь.
Смаилов бешено глянул, но сдержался. Закусив губу, написал на клочке бумаги “восемь сот”, показал барону.
— Принято. Поднимаю еще на столько же.
Трещали
— Ну? — нетерпеливо прозвучал голос хозяина.
Смаилов поднял на барона ненавистный взгляд.
— Прошу положить карты. — И тотчас спохватился. Глупость! Раз уж решил кончать скандалом, а он именно так и решил, — стоило идти до проверки.
Но Калымский уже открыл на столе свои — четыре мелких.
Откупщик крякнул. Леблан после минутного молчания захлопал в ладоши.
Князь, багрово покрасневший, вскочил.
— Нет, господа! Дело нечисто, так не торгуются. — Он потянулся к денежной куче барона. — Я этой игры не признаю.
Однако Калымский опередил. Мгновенным мягким движением, вставши, положил Смаилову руки на плечи.
— Что вы сказали, князь? Дурно себя чувствуете?
И кавалер с откупщиком ясно увидели, как быстрым, коротким движением кулак барона ткнулся Смаилову пониже груди. Туда, где часы с брелоками на ремешке. У князя замутнели глаза, падая на стул, он стал ловить ртом воздух.
— Федька! — Хозяин обернулся к дверям. — Воды! Князь нездоров.
Мгновенно распахнулись обе половинки дверей. Чернявого слугу будто ветром вдуло в залу.
Калымский плеснул воды в лицо Смаилову, расстегнул ворот рубашки.
— Ничего, оправится. — Он прошелся по зале из угла в угол. — Признаюсь, господа, поклонник я физических упражнений. Чтобы не впасть в дородство. (Взгляд в сторону толстого Бишевича). Как древние нас учили: в здоровом теле здоровый дух. К тому же полезно, чтобы вору ночному не поддаться, честь защитить от обидчика. Побыв во многих странах, обучился искусству без оружия сразиться со злодеем, даже с двумя-тремя. Вот, к примеру, замахиваются на меня…
Бросил на спинку стула отделанный мехом шлафрок, остался в рубашке, в кюлотах. Шагнул к Смаилову.
— Князь, замахнитесь.
— Эй, хо… холопы мои! — Смаилов, приходя в себя, тщился встать.
— Ну, смелее, — подбодрил хозяин. — Поднимите руку!
Рывком поставил Смаилова на ноги, сам задрал правую руку. Партнеры не поняли, каким манером то произошло, но Князевы башмаки с серебряными пряжками мелькнули под потолком. Макушкой Смаилов только-только не ударил в пол, а через момент уже стоял как прежде, но с растрепанными волосами, блуждающим взором.
Бант у князя соскочил с косички. Багрово-красный Смаилов силился что-то сказать и не мог. Только шлепал губами.
Калымский небрежно толкнул его в кресла, вскинув голову, остро глянул на француза с откупщиком.
— То было против хама, мужика. А если оскорблен дворянином… Федор, шпагу, пистолеты!
Взял поданную слугой шпагу, передернул плечами, разминаясь.
— Кавалер, прошу, сударь. Обнажите ваше оружие и нападайте… Ну!
Леблан неуверенно поднялся.
— Так… Крепка ли ваша рука?
Клинок сверкнул перед глазами француза, лицо барона вдруг оказалось рядом. Какая-то сила вывернула рукоять из пальцев Леблана, шпага его взлетела, а барон уже стоял на прежнем месте. И все это было сразу: лицо Калымского вблизи, возвращение хозяина на середину залы. Только шпага кавалера долго взлетала и опускалась.
Правая рука вся онемела у француза.
— Или пистолеты…
Слуга тем временем поднял со стола туза пик, наткнул на торчавший в стене гвоздь.
Калымский отошел к столу — отсюда до цели было шагов десять. Взял один из трех пистолетов, расставив ноги, чуть потоптался, как бы проверяя, прочен ли пол. Медленно поднял руку, прицеливаясь.
— Повязку!
У чернявого уже был приготовлен темно-красный бархатный шарф. Он наложил его барону на лицо, завязал сзади. Затем отнес в сторону шандал, освещавший карту. Теперь и партнерам не было видно.
— Князь Николай! — Шарф закрывал лицо Калымского от бровей до подбородка, и это прозвучало глухо. — Князь, слышите меня?
— Слышу. — Голос Смаилова был дребезжащим, какого Леблан с откупщиком прежде не знали.
— Сочтите мне.
— Счесть?
— Ну да, до трех.
— Раз, — начал Смаилов. — Два… три!
Еще не до конца отзвучало “и”, как три выстрела грянули, почти сливаясь. Барон хватал пистолеты со стола, бросал обратно с быстротой фокусника. Повязка тут же была сорвана, Калымский подбежал к стене, снял с гвоздя карту, стал совать гостям. Карта была в трех местах пробита пулями.
— Это, судари мои, память мускулов, стрельба не глядя. — Повернулся к слуге: — Все убрать, нам новую колоду.
Прошелся по зале.
— Что ж, друзья, отдохнули, рассеялись. Можем продолжать?
Гости молчали. Смаилов вдруг, пригнувшись, опустив голову, пошел к дверям. Тремя легкими шагами Калымский нагнал его.
— Куда же вы, князь?
— Д-домой. Устал. — Тихий, неуверенный голос.
— Нет, князь, вы не пойдете.
— Не пойду? — Смаилов посмотрел в лицо хозяину.
— Нет, конечно. — Хозяин подвел князя к столу, посадил. — Господа, обязан сообщить, что, соблюдая свое достоинство и особливо честь играющих со мной партнеров, я неожиданного выхода из игры, каковой тень на всю компанию бросает, прощать не могу. То долг мой по отношению к гостям — недопущение двусмысленностей. — Глаза захолодели, он вел взгляд с одного лица на другое, будто прицеливался. — Случалось мне за такие экивоки отхлестать обидчика публично по щекам (рот скривился в гневе), да потом прострелить пустой лоб. Не скрою, из важных европейских столиц и хороших городов принужден бывал после дуэлей уезжать по наговорам недоброжелателей. Однако всегда возвращался по разъяснении дела. Так что здесь, любезный князь, — похлопал Смаилова по плечу, улыбаясь с нежностью, — здесь будьте вполне надежны. Ничьим внезапным удалением ваше имя замарано быть не может. — Резко повернулся к другим гостям: — Поиграем, други, раз уж собрались. — Отбежал к двери. — Федька! Буди эконома. Поваров с поварятами поднять, пусть пекут, жарят. А нам сюда кофею и вина… Князь, благоугодно ли вам начать? Ваша сдача.