...Либо с мечтой о смерти
Шрифт:
— Подобное к подобному? Значит, и вы, Джекоб, алкоголик, негодяй или большой эгоцентрик? — поддел я его.
— Не пью до свинского состояния, остальное верно, — легко согласился он. — Но это закономерно. Талант может сочетаться с прекрасными душевными качествами лишь в виде исключения. Ну-ка, припомните ваших великих. Кто из них был приличным во всех отношениях человеком? Может быть, лорд Байрон?
— Нет, — честно ответил я. — За Байроном хватало грехов.
— Или дружок его Шелли? Или, если брать ближе по времени, мизантроп Моэм?.. Ладно, не напрягайте мозги — я это уже сделал за вас, гораздо раньше. Перелопатил всю великую русскую литературу на предмет душевных качеств творцов, прочел уйму мемуаров. Любопытные поджидали открытия! Ревнивцы, интриганы, нечестные игроки, мизантропы — и все это под именами блестящих талантов и гениев. Впрочем, об этом можно говорить часами. Если хотите,
— С интересом послушаю. Тема и впрямь заводная.
Джекоб отложил сеть, так и не распутав ее до конца, и устроился на корме катера, где незадолго до этого восседал Ниц. Похлопал рядом с собой.
— Присаживайтесь, Норди. Да бросьте вы эту мороку — не для ваших пальцев.
Я послушно оставил надоевший труд.
— Так-то лучше. Итак, мой друг, всерьез я задумался на эту тему, прочитав статью о последнем возлюбленном знаменитой французской писательницы Маргерит Дюрас. Знаете такую? Нет? Я тоже, признаться, узнал о ней только из статьи. Но у себя в стране она читаема и популярна. Нахватала кучу престижных премий, и всё такое. Так вот. Они встретились, когда ей было 66, а ему 28, и прожили вместе 16 лет, до ее почтенной кончины. Паренек был не только любовником, но секретарем, нянькой, кухаркой, слугой, соавтором. Потрясает в этой истории не столько разница лет, сколько то, что молодого человека полностью поглотили. Проглотили. — Демонстрируя свою мысль, Джекоб сделал крупное глотательное движение. — Словно крупная капля вобрала в себя, слившись, каплю меньших размеров. Бедняге запрещалось встречаться с друзьями, общаться с матерью, говорить без ведома госпожи по телефону, выходить из дома одному. Абсолютное рабство, душевное, духовное и физическое. «Она забрала мою жизнь, взамен подарив свою», — делился он годы спустя в интервью. Представляете? Нашел, чем гордиться. Даже умереть ей хотелось вместе, и она убеждала незадолго до своей смерти, чувствуя ее приближение: «Мальчик мой, но что вы будете делать один? Зачем вам жить?» И ведь бедолага действительно десять лет не жил: ныл, тосковал, спивался. А потом решил написать бестселлер об их отношениях, и то был выстрел в десятку: это занятие его встряхнуло, вывело из депрессии, принесло деньги и славу. Прочитанная история явилась для меня неким моментом истины, или последним аккордом в череде долгих размышлений на тему: почему гениальные и талантливые люди столь часто невыносимы в плане чисто человеческих качеств?
— Но это единичная история, — возразил я. — Забавная и поучительная, согласен. Но это исключение. Много вы найдете среди талантов и гениев подобных судеб?
— Вы не понимаете, Норди, — русский вздохнул. — История единичная, но отражает, как в зеркале, определенную закономерность. Для себя я, наконец, получил ответ, подвел внутреннюю черту: гениальные и талантливые люди эгоцентричны, предельно эгоцентричны — и это нормально, и отсюда и следует танцевать. Таков закон природы: чтобы сотворить принципиально новое, прежде не бывшее, требуется максимально сконцентрироваться на себе, своем эго — личности, характере, опыте, страстях, пороках и достоинствах. Нужно культивировать свою драгоценную самость, словно плодоносящий сад, оберегая от любых посягательств и возводя в абсолют каждое спонтанное проявление. Захотелось старенькой, потерявшей вдохновение Маргерит Дюрас проглотить юного мальчика, и она его проглотила. Скушала и не подавилась. И написала лучшую свою книгу, судя по премиям. И она права — с высшей, божественной точки зрения.
— Вы говорите: эго. Но существует прямо противоположный взгляд: творец — нечто вроде антенны, улавливающей музыку сфер и переводящей ее на людской язык; пустой и чистый сосуд, где может без помех разгореться божественная искра, попавшая извне. И кстати, у вашего мистика, столь почитаемого здесь, схожее мнение.
— Вы про Даниила Андреева? Да, он считал, что каждого выдающегося таланта вдохновляет и охраняет его личный даймон (что-то вроде музы мужского пола), и еще существует мир прототипов произведений искусства. Но эта точка зрения не выдерживает обстоятельной критики — стоит лишь обратиться к дневникам творцов и мемуарам их современников. Где был даймон Цветаевой, гениальнейшего поэта, когда она намыливала веревку? Дремал? Отвлекся на что-то другое?.. Андреев был поэт, натура увлекающаяся, и во многом ошибался. Да и как не ошибаться? Полнотой истины владеет только Всевышний.
— Далеко не только Андреев сравнивал творца с антенной. «Тщетно художник, ты мнишь, что своих ты творений создатель…»
— Как приятно услышать из уст западного человека строки любимых поэтов! — улыбнулся он. — Я не спорю, что существуют надиктованные свыше стихи. И даже проза — яркий пример: «Чайка по имени Джонатанн Ливингстон». Но основной массив творчества составляет не это. Гений никак не пуст изначально — он полон собой, даже переполнен. И он никак не чист — но амбивалентен, полярен, так как только полярность, или разность потенциалов может высечь мощный разряд, дать выплеск созидательной энергии. Возьмите нашу Мару: как она умеет любить! И как ненавидит.
— Ненавидит на порядок сильнее, — заметил я.
— Бросьте! Сами ведь говорили, что она потратила все состояние, чтобы вытащить маленького гаденыша из тюрьмы. Нет, она полярна, как ее любимая Кали, что четырьмя левыми руками убивает и разрушает, а четырьмя правыми благословляет и дарит.
— Пожалуй, — не мог я не согласиться. — Но если судить в целом, то зло в ней перевешивает.
— Согласен. Нашу общую любимицу Мару никак не назовешь добросердечной и великодушной дамой. Гений всегда эгоцентрик — отсюда растут корни его пороков. Отними у Мары ее «Хочу!», ее неуемные страсти и разрушительные желания, приучи ее к жесткому самоограничению — что станет с ее гениальностью? Высохнет, как речка, которой перекрыли все ее притоки и ручейки и укрыли от дождя. И кому она такая, примерная, бесплодная и высохшая, станет нужна? Нет уж, лучше пусть прелюбодействует и буйствует, интригует и карает, возводит любой свой каприз в абсолют — продукция на выходе этого стоит.
— Вы о методе аннигиляции души?
— Да бросьте! Это бред, дурацкая фантазия. Аннигиляция души недостижима. Мара вскоре сама поймет это и переключится на другие, более реальные задачи.
— Дай-то бог.
— Поймите, Норди, творец-эгоцентрист лелеет и холит свою самость и не склонен ни в чем себя сдерживать или ограничивать. Отсюда и аморализм, и высокомерие, и своеволие, и склонность к стимуляторам (алкоголь, наркотики), и наплевательское отношение к близким, и всякого рода извращения и эксперименты. Любое сдерживание, самоконтроль ведет к частичному перекрытию потока энергии и, следовательно, ущемляет творчество (на деле, либо в представлении творца, бог весть).
— Думаю, что в представлении. Лучшие православные иконописцы были монахами — вам ли, русскому, это не знать?
— Возможно. Но это особая статья. Для простого смертного важно понятие долга: долг сыновний, родительский, служебный, патриотический и т. п. Гений, по большому счету, должен только своему призванию, своему дару. Если взять ту же нашу Цветаеву, гения женского пола (что крайне редко встречается, кстати), к которой в последнее время стало модно применять негативные эпитеты, скажем, «чудовищная мать» (ее двухлетняя дочка умерла вскоре после революции от голода, будучи брошенной без присмотра), то долгу перед даром, перед своей поэзией она не изменяла никогда. В отличие от материнского, которого, по всей видимости, не ощущала. Ее дар должен был питаться общением, влюбленностями, встречами, а в заботе о хлебе насущном, о быте, о крошечном ребенке он бы зачах. Вы морщитесь, Норди? Вы ничего не слышали об этой грустной истории?
— Нет. И лучше бы, Джекоб, и дальше оставался в неведении. Теперь я вряд ли смогу с прежним удовольствием наслаждаться стихами вашего гения женского пола.
— Ну и черт с вами, ханжа! От нее не убудет. Впрочем, простите. О чем, бишь, я? Надо заметить, что сказанное относится к гениям и большим талантам, но не к людям одаренным, которых, в отличие от первых двух, природа родит в гораздо большем количестве. Одаренность не требует больших энергетических затрат, она не вносит в культуру нечто принципиально новое — и потому вполне может сочетаться с такими прекрасными качествами, как альтруизм, чуткость, смирение, способность к самоотдаче. К примеру, вы, Норди, человек одаренный — только не обижайтесь! — и потому такой славный парень.
— Мне безразлично, к какой категории вы меня относите, — я постарался, чтобы голос не выдал реакции на ощутимый укус самолюбия, — но и среди безусловно великих, судя по воспоминаниям современников, встречались славные парни.
— Не спорю. Встречаются таланты с прекрасными душевными качествами. Но не часто. (На ум из всей русской литературы приходят трое: Жуковский, Волошин и Чехов.) Возможно, их следует отнести к исключениям, которые подтверждают правило. Но есть и другое объяснение: не всегда следует полностью доверять мемуаристам. Точнее, доверять можно, но только если мемуаров много и личность творца описывается с разных сторон: другом, родственником, соперником по перу, женой, учеником, возлюбленной. Только так достигается определенная объективность и полнота. Я абсолютно уверен, Норди, что воспоминания обо мне, написанные бывшей женой, вами и, скажем, Ницем будут сильно отличаться!