...Встретимся в октябре...
Шрифт:
Ее мягкие губы коснулись моего уха, пока я пытался выровнять дыхание.
Я с трудом вникал в смысл ее слов, погружаясь в мягкое ласковое и до одури искушающее звучание голоса.
— Ди-и-има… Димочка… Мой храбрый герой… Ты простишь меня за то, что я написала? Что мне еще сделать, чтобы простил?
Я неожиданно очнулся. Пришел в себя от ее слов. Расслабленность сменилась яростью, мгновенное придающей сил.
Я сжал ее подбородок, притягивая Настино лицо почти вплотную к себе:
— Значит, это все, только чтобы я тебя простил? Тебе хоть
Настя прижалась к моим губам, и я вздрогнул, ощущая свой собственный вкус. В этом было что-то… до странного необычное и порочное. Какое может быть только с ней.
— Хотелось… Хотелось. Какой же ты иногда глупый…
Я сжал ее так крепко, как только мог. Вдавил в себя, зарываясь носом в волосы. Настя устроила голову у меня на плече.
Я вдыхал аромат ее влажной от испарины кожи и никак не мог насытиться. Не мог перестать хотеть. Надышаться ею невозможно. И никогда ее не станет достаточно.
Я влип. Влип по уши. Погряз в ней. И теперь никак не выбраться. Нечего даже пытаться.
Глава 27. Настя
Так страшно мне не было еще никогда. Я боялась до дрожи, до темноты перед глазами. До нервно трясущихся пальцев и окровавленных от зубов губ.
Я боялась спугнуть свое счастье. Боялась, что оно исчезнет. Растворится. Что кто-то украдет его у меня.
Украдет Диму.
Он не отпускал меня от себя ни на секунду. Когда я попросилась в душ, он направился следом. И даже когда я, с огромным трудом, уговорила его подождать снаружи, он так и остался в ванной.
Я тряслась от страха и неуверенности, стоя перед дверцей душевой, за которой мутно расплывался Димин силуэт.
Он уже видел меня обнаженной. Но тогда все произошло неожиданно. А сейчас… Сейчас я осознавала, что он видел все. Он ласкал меня между ног, а я сосала у него, сходя с ума от ощущения непривычного, но наркотически приятного вкуса.
И все равно продолжала трястись.
У меня не было потрясающих форм, идеальной фигуры. Не было даже возможности ухаживать за собой. Я провела кучу времени, будучи кошкой! Даже болезненная худоба, которую я приобрела, сейчас казалась недостатком.
Но прятаться вечно я не могла. И уже не хотела. Для меня была ценной каждая секунда в своем теле. Но еще более ценной – каждая секунда с Димой.
Я вышла из своего укрытия, тут же попадая в Димины объятия. Он закутал меня, как ребенка, в пушистое полотенце и прижал к себе, неспешно водя ладонями по спине.
Я расслабилась. Напряжение отступило, и я вцепилась пальцами в его одежду. Только бы он не отпускал и не отстранял.
Его голос прозвучал глухо и надтреснуто:
— Как еще объяснить, что больше мне никто не нужен?
Его грудь вибрировала, а сердце билось быстро и гулко. По моему телу прошла дрожь. Дрожь страха. Своими руками я чуть было не прогнала его…
Дима снова сгреб мои волосы на затылке и оттянул голову, заглядывая в глаза. Его карие глаза… Невозможно было оставаться
— Ты идеальный, Дима… Не просто красивый и умный… Ты… настоящий мужчина. Такой, о котором мечтает каждая женщина.
Дима выгнул бровь. Его взгляд стал жестким, колким, ироничным.
— Но для тебя этого недостаточно?
— Твоя мать была права в одном: тебе нужна особенная девушка.
Дима ухмыльнулся, сильнее сжимая мои волосы и приближая свое лицо к моему:
— Куда уж особеннее?
— Я боюсь… – Я сглотнула, выдохнув свою тайную правду. – Мне очень-очень страшно… Я так хотела быть… – Я горько усмехнулась: – …благородной. Показать, что ни на что не надеюсь. И ничего не жду от тебя. Ты ведь мне ничего не должен. Но ты, Дима, чертов идеал.
Он снова вскинул брови и удивленно улыбнулся.
Хотел что-то сказать, но я не дала. Продолжила. Пока были силы.
— Я боюсь, что тебе однажды надоест. Я надоем.
Он покачал головой. В глазах мелькнула злость, когда он отвернулся.
— У нас так мало времени вместе, а ты каждый раз говоришь только об этом. Тебе самой еще не надоело? Сколько баб мне сюда притащить, чтобы ты наконец успокоилась и признала, что я тебе нравлюсь?
Я судорожно сжала пальцы на его рубашке. Ткань затрещала, и пуговицы натянулись в петлях. А мне хотелось вырвать их с мясом, обнажить его мощную грудь и впиться в нее ногтями. Оставить длинные и кровавые царапины, которые никогда не заживут и белесыми шрамами будут напоминать обо мне до конца вечности.
— Ты… мне больше, чем нравишься…
Глаза Димы сверкнули. В них вспыхнули золотые искры, которые вырывались из радужек, падали на мою кожу и обжигали.
— Я не знаю, что ты чувствуешь… Из кожи вон лезу ради тебя. – Дима сжал мои плечи и навис надо мной, угрожающе играя желваками. – И если я тебе… «больше, чем нравлюсь», – он прошептал это горячо и зло, но так остро, что я задрожала, – не отвергай меня. Я ради тебя все сделаю. Просто не прогоняй меня.
Чтобы обнять его, пришлось встать на цепочки. Он был таким высоким, сильным, крепким. Мощь и непобедимость. Только с ним я чувствовала себя защищенной и… пьяной. Пьяной счастьем.
Дима обнял меня в ответ. Так крепко, что стало больно. Он вдавил меня в себя, и я почувствовала, как мы сливаемся в одно целое. Вся его глубоко скрытая боль, вся ярость, вырвались черным потоком и потекли в меня, наполняя безудержной энергией.
Я снова пила его тьму, наслаждаясь каждым глотком. Дима проникал внутрь меня, и я как будто воровала в себя его частички. По капельке. Пока не украду его целиком.
Когда Дима принимал душ, я ждала здесь же, в ванной. Он приказал сидеть тут, и я послушно сидела. Каждые несколько минут он спрашивал, здесь ли я, задавал вопросы о детстве и почему решила стать художником по костюмам. Спрашивал, чем люблю заниматься и почему мне так понравилась та книжка.