04-Версии истории (Сборник)
Шрифт:
— Молчать! — осадил их Ной. — Теперь вы еще устройте истерику. Устройте, устройте. По шеям настучу, не поморщусь.
— А Иафету чего не настучал? — подначил отца Сим.
— Не успел, — улыбнулся Ной, — завтра настучу, если не остынет.
Трапезу завершили, не обращая внимания на красноречиво напряженную, каменную спину Иафета — как бы спящего. А скорее всего — спящего. Спали-то мертвецки крепко, проблем со сном ни у кого не было. Но Иафет был прав по сути: никто не чувствовал себя после мертвого сна отдохнувшим.
Причина — не сложна. Люди страдали
Ночью никто не заметил, как Иафет встал и вышел; все спали. Шума снаружи тоже не услышали. Но свет от разгоревшегося очага и странный запах, распространившийся по дому, разбудили всех.
Первым открыл глаза Смотритель. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять: вот выход и нашелся. Но смолчал, не хотел первым реагировать на происшедшее.
Зато среагировал Ной.
— Иафет? — Он, сощурясь, привыкшими к темноте глазами всмотрелся в огонь и в сгорбленную фигуру сына возле очага.
Сын не ответил.
— Иафет, что ты делаешь? — Ной задал конкретный вопрос.
И получил конкретный ответ:
— Ужинаю. Хочешь — присоединяйся.
— Ну, ты нашел время… А чем пахнет? — Ной вылез изпод покрывала и направился к очагу.
— Жареной ляжкой козы. — Иафет был точен и лаконичен.
— Чем? — не понял Ной.
Он заглянул через плечо Иафета и увидел, что тот держит в руке прутик, на который нанизан кусок мяса. Иафет держал прутик над огнем и медленно его поворачивал, давая прожариться всему куску равномерно.
— Что… — Ной захлебнулся своим возгласом. — Что это? Иафет!
— Это вкусно.
— Ты это ешь? — Ной даже не кричал от ужаса, он шептал. — Ты убил козу?
— Да, отец, я убил козу. Освежевал, отрезал кусок ее ноги и вот — жарю. Это вкусно и сытно. Попробуй.
— Иафет! — Ной выбил из рук сына прутик. — Ты спятил!
Ты убил животное! Ты… ты зверь, ты хуже зверя… хуже орка…
Ною с трудом давались слова, он все больше просто пыхтел и краснел. В его многомудрой голове не укладывалось: как это можно — убить живое существо и тем более поедать его плоть.
Иафет спокойно подобрал упавший кусок мяса, отряхнул и отправил его в рот.
Повторил:
— Это вкусно.
Смотритель наблюдал за всем с тщательно скрываемым интересом. Хранитель Времени Гай, шумер, сын шумеров, не мог не разделить ужас шумера Ноя: воспитание, привычки, стойкий менталитет — все должно было противиться случившемуся. Что ж, выражение скорби на лице Гая вполне тому соответствовало. Но Смотритель-то знал, что случившееся должно было случиться — рано или поздно. Случилось рано. Вовремя. Изменившийся человеческий метаболизм, требовавший интенсивной белковой подпитки, проявил себя…
(не по Мифу, но по логичной истории развития человечества — после Потопа. А что там было до Потопа — никто, кроме Смотрителя, не ведает)…
не отдающий себе отчета в собственных действиях Иафет, ведомый инстинктом выживания, преступил незыблемые шумерские моральные нормы и сделал то, о чем никто из его соплеменников не помышлял даже в самых грешных и мрачных раздумьях: убить кого-либо, кроме орка, было немыслимо. Но разум, ведомый инстинктом, сильнее любой морали. Как беременная женщина, сама себе удивляясь, грызет кусок мела, заедает его соленым огурцом, а потом выпивает апельсиновый сок, восполняя таким образом пробелы во внутренней периодической таблице элементов, так же и Иафет сделал то, что приказал ему его организм, вставший перед выбором: либо употребить белок и нарушить нравственные законы, либо умереть от истощения.
Выбор не просто логичен, но — разумен.
Вегетарианство, доставшееся послепотопному человечеству как рудимент допотопного…
(опять-таки лишь Смотрителю это известно)…
вот уже несколько тысячелетий держит свою невеликую нишу, которая не уменьшается, но и не растет.
По аналогии с иными понятиями: вегетарианское меньшинство…
Да простят Смотрителя за терминологию остальные меньшинства.
Шум поднялся неслабый.
Все семейство накинулось на Иафета…
(старавшегося быть хладнокровным, надо отдать ему, вообще-то склонному к истерике, должное)…
с бессмысленными криками и конкретно сформулированными обвинениями. «Мясоед» защищался, как мог, тихо и с достоинством гонимого отвечая, что совершил свой поступок обдуманно, что тот принес ему облегчение и что ничья смерть во имя принципов не поможет той великой миссии (именно так!), которая выпала (и не иначе!) на долю Ноя и его семьи. А поэтому каждый должен суметь переступить через себя и присоединиться к трапезе. Немедленно. Ибо, взявши оружие, шумер должен применить его, а не бездарно раздумывать. Это — традиция.
Но толковые и, главное, спокойные аргументы Иафета заводили всех еще больше. Когда дело дошло до предложений насильственного изгнания «безумца» из дома, вмешался доселе молчавший Смотритель:
— Постойте!
Историю нужно было спасать: Иафета могли запросто убить — не прямо, так косвенно: долго ли протянет он один, вне семьи? Ирония в том, что так или иначе, но всем придется отведать мяса и впоследствии поедать его регулярно и помногу, и Иафет, конечно, будет понят и прощен. Но доживет ли он до понимания и прощения?..
— Ты с ним заодно? — Ной со злым интересом смотрел на Хранителя Времени.
— Мы все с ним будем заодно. Скоро. Одни раньше, другие позже. Не горячитесь. Просто поймите и примите содеянное Иафетом, хотя, понимаю, сказать легче, чем совершить поступок.
— Принять? — усмехнулся Ной. — Но как это можно сделать?
— Как я. Иафет, дай-ка попробовать мясо. Ты говорил: это вкусно…
Смотритель принял из его рук плохо прожаренный кусок мяса, откусил немного, пожевал, проглотил.