04.1912
Шрифт:
Бескрайний океан расстилался кругом «Титаника», любезно готовый проглотить его и уничтожить. Джо повертел головой, и шея его предательски хрустнула. Всякое движение было сопряжено с чудовищной болью.
«Есть тут кто-нибудь? — отчаянно подумал он и опять осмотрелся. — Хотя бы какая-нибудь лодка… корабль… что угодно?»
Но океан был пуст и нем. «Титаник» тонул в величественном одиночестве, его обречённые пассажиры один за другим покидали борт и переваливались в ледяную воду. Уровень её всё повышался. Бурлящие белые волны прокатывались по палубам, облизывали их, как чьи-то жадные языки, и сметали людей в никуда.
— Помогите, пожалуйста!
— Я тону! Я тону!
Джо обнял своё ограждение и закрыл глаза. Он рад был бы заткнуть и уши — да только, как ни затыкай, эти вопли были бы слышны. Они раскалывали, в клочья рвали молчание ночи, они звенели не в ушах его, а в голове, в сердце. Джо медленно выдохнул, вдохнул и опять открыл глаза.
Несколько чёрных фигурок отчаянно карабкалось по палубе, а жадная, холёная, лоснящаяся волна спешила за ними. Один человечек запнулся — вода радостно приняла его. Другой схватился за шлюпбалочный трос, подтянулся — но силы оставили его — пучина гостеприимно раскрыла перед ним объятия. Последний из тройки рванулся вперёд, уцепился за кормовую надстройку и полез. У Джо замирало сердце, когда он следил за отчаянными движениями человечка, подбадривая того про себя так, словно сам полз рядом, словно его жизнь сейчас стояла на кону.
Человечек неуклюже рванулся вперёд снова и обеими руками вцепился в ограждение. Его ударили локтем, кто-то, наоборот, попытался поддержать. Человечек отчаянно запищал сиплым голосом:
— Дочка! Дочка! Моя дочка!
Джо снова перевёл взгляд на океан. Ни единого судна — ни следа судна. Они были одни в океане. Они одни гибли здесь, вода уже подбиралась к стопам, и от её мертвящего холода у Джо словно гасло что-то внутри — отчаянный непокорный огонёк.
— Дочка! Дочка!
— Пожалуйста, помогите! Пожалуйста!
Корма поднялась так высоко, что водная гладь казалась бесконечно далёкой. Джо прильнул к ледяному ограждению и негромко забормотал под нос, сам не понимая, откуда у него берутся эти слова, эти звучные обещания:
— Я сделаю всё, что угодно, я буду молиться, поститься, ходить в церковь, брошу курить, я сделаю всё, всё, что угодно, только, пожалуйста, не надо… я хочу жить, я хочу увидеть маму, Бетти…
— Помогите! Прошу! — надрывалась в равнодушной пустоте бледная женщина в спасательном нагруднике.
— О господи, смилуйся! — ревел вдалеке какой-то полный усатый господин. Фалды его фрака закрутились в жалкие сосульки.
— Помогите! Спасите! Мы тонем!
— Мы тонем! Помогите!
Огни корабля мигнули — казалось, невидимый великан, обитавший внутри судна, вдруг прикрыл глаза. Сердце Джо сжала дрожь.
— Помолимся, братья и сёстры во Христе! — отчаянно призывал священник, чьё лицо раскраснелось и покрылось потом. — Помолимся! Помолимся! Ну же, братья и сёстры, роковой час наш пробил — так останемся же достойными христианами, да встретим участь свою с достоинством, дабы зачлись нам пред престолом Всевышнего наши мужество и благородство! Молитесь, братья и сестры! Молитесь! Молитесь! Молитесь!
Огни снова мигнули. Джо отчаянно схватил ртом воздух. Свет опять пролился на палубу — тусклый и неуверенный, дрожащий — и тут же начал растекаться по крупицам, которые стремительно поедал мрак.
— Молитесь! Молитесь! — зычно хрипел голос священника. — Бьёт наш час, так будем же сильны духом! Молитесь! Молитесь!
Свет рассыпался в мельчайшее крошево дрожащих бликов. Они уходили от Джо, и Джо напрасно пытался удержать их хотя бы в пальцах. Свет мигнул, блеснул, и его не стало.
Корабль погрузился во мрак.
— Молитесь! Молитесь! Молитесь!
У Джо изо рта повалили клубы пара. Холод набросился на него, сжал в убивающих объятиях, и Джо, пошатнувшись, чуть было не свалился в воду через борт. Изо всех сил он навалился на поручни — на своё единственное спасение.
— Молитесь!
Чудовищный скрежет потряс судно. Джо тут же распахнул глаза. Ни за что в жизни не поверил бы он в это, но это было, он видел своими собственными глазами, остекленевшими от ужаса, как корпус, дрожа и гудя, словно растягивается. Могло показаться, будто «Титаник» растёт на глазах — но он не рос, а разламывался на части.
Огромный чёрный зазор вдруг образовался там, где совсем недавно плотно смыкались перила, и зазор расползся вширь. Казалось, монстр, дремавший внутри корабля, вдруг разомкнул хищные челюсти. Корпус застонал и треснул. Из разлома брызнул электрический свет, мелькнули на миг разорванные жилы проводов и металлические соединения, изуродованные и искореженные, как будто побывавшие в безжалостных лапищах великана. Разлом рос и расширялся, судно тряслось, словно в агонии.
— Моли…
Пастор утерял равновесие, руки его разжались, и он покатился по палубе. В последний раз Джо увидел его у самого края трещины — а потом пастор провалился в глубь гибнущего корабля и исчез.
— Помогите!
— Господи, что это такое?!
Люди один за другим бросались через борт — и Джо не мог обвинять их. Ему и самому хотелось кинуться в воду — вне всяких сомнений, хоть в океане и было холодно, там не могло произойти ничего, что он не видал бы прежде. В чёрной воде всё больше и больше появлялось белых пятен спасательных нагрудников — казалось, на неприветливых холодных волнах океана вдруг решили распуститься кувшинки.
Джо помотал головой и прочнее прилепился к ограждению.
— Господи… — простонал и он, и сердце его сжалось в точку.
Корма встала вертикально. Зазор прошёлся по всему кораблю, корпус треснул снова — как будто сотня сломанных одновременно костей — и нос устремился ко дну. Джо обхватил поручни и руками, и ногами, закусил губу и приказал себе готовиться.
Корме совсем недолго оставалось держаться на плаву.
Глава 26. Я не могу оставить тебя
Мэри не позволила бы себе уйти от Генри Уайльда. Не сейчас — когда она с таким трудом нашла его. Кто ни бросался бы на неё, как её ни пытались бы уговорить или утолкать в шлюпку, она не сдвигалась с места. У неё был лишь один якорь, одна опора, один маяк — старший помощник капитана Генри Уайльд. Генри Уайльд не спускал с неё взора: одним глазом он следил за палубой, другим — за нею, и Мэри грело сердце само понимание того, что он делает это не без неозвученной причины.