04.1912
Шрифт:
— А разве я говорила с тобой? — уронила она, и Джо поперхнулся словами. В следующее мгновение он овладел собой и гаркнул:
— Знаешь, когда кто-то останавливается рядом с тобой, чуть ли не тычет тебя локтем в лицо и что-то бурчит, поневоле начинаешь думать, что обращаются к тебе!
На этот раз Джанет на него даже не посмотрела.
— Ты мало того, что думаешь только о себе, так ещё и глупый, — сказала она с недоступным холодом презрения в голосе и отошла.
У Джо сразу отлегло от сердца. Когда зазнайки Джанет Боулс не было рядом, он чувствовал себя свободным и спокойным — настоящим человеком, который всё же должен был отыскать свою дорогу к счастью, невзирая на препятствия, с таким трудолюбивым усердием воздвигаемые отцом. Джо не сводил глаз с пароходов: те деловито выпускали пар из труб и уверенно гребли к «Титанику».
«Титаник», в свою очередь, не шевелился. Он спокойно ждал, как милостивый государь на приёме, пока два судна подойдут ближе. Джо пришлось перегнуться через борт, чтобы взглянуть на них сверху. Отсюда они казались плоскими, неправильными, как будто куб, смятый чей-то неаккуратной ногой. Дым, вырывающийся из их труб, ел Джо глаза и жаром проходился по его щекам. Ему удалось рассмотреть лишь одно название — «Ирландия», а потом оба парохода подошли слишком близко к «Титанику», и «Титаник» спустил для гостей трап.
Одиннадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года на борт «Титаника» в Квинстауне взошли новые пассажиры — в основном это были ирландцы. Сто двадцать три человека перешли по трапу и разместились в приготовленных каютах. Никто, кроме них самих, не мог сказать, сколь рады они покинуть родные берега и как искренне они надеются на то, что хотя бы в Америке удача им улыбнётся. Квинстаун, увы, уже давно был открытой раной Ирландии. Лучшая кровь утекала сквозь эту рану.
Одиннадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года к половине второго дня на борту суперлайнера «Титаник» собралось две тысячи и двести восемь человек.
Никто из них не знал, чему предстоит случиться.
* * *
Мэри долго носила это решение в себе. Она не хотела принимать его. Она не хотела показывать слабость. Она не хотела сдаваться.
Но мисс Мэйд сегодня должна была покинуть «Титаник». И у Мэри почему-то скребли кошки на душе: странное это было предчувствие, но её с самых ранних утренних часов мучила какая-то острая горечь внутри. В её сердце словно поселился злонамеренный гном, и он шептал ей всю ночь напролёт гнусавым торжествующим голосом: «Давай-давай, Мэри Джеймс, дуйся на мисс Мэйд и теряй свою единственную подругу. Давай-давай, Мэри Джеймс, позволь ей уйти уверенной, что ты злишься на неё, чтобы вы никогда больше не встретились».
Мэри устало смотрела на своё отражение в зеркале. Глупый поступок Лиззи выбил её из колеи. Мир оказался не статичным и предсказуемым образованием. Мир менялся, менялся даже сейчас, на борту «Титаника», как будто погружённого в безвременье. Вот и первые звоночки прозвучали, оповещая о переменах: мисс Мэйд должна была покинуть корабль. Она оставалась в Ирландии, а Мэри и Лиззи стремились совсем в другую страну.
«Между нами будет Атлантика, — подумала Мэри, — я убегу не только от настоящего, но и от неё — единственного человека, который помог мне и который действительно любит нас обеих. Если я сейчас потеряю её, кто останется у меня, кроме Лиззи? Лиззи отвернётся от меня, узнав о моей лжи. Неужели же я смогу выдержать остаток жизни в одиночестве? Я была одна совсем немного, и это уже кажется мне невыносимым. Я не выдержу, и работа не спасёт меня. Я не могу позволить себе потерять…
Потому что мы дружим. Потому что моё безразличие вызывает у неё боль».
Решение было принято, и Мэри торопливо покинула каюту. Прежде, чем увидеться с мисс Мэйд, она должна была сделать ещё кое-что очень важное. Она должна была отправить письмо.
В почтовой конторе на этот раз была небольшая очередь. Стоя с конвертом в руке, Мэри не прекращала сверяться с часами, что делали и все прочие пассажиры, которые ожидали, пока их обслужат. Клерк с мощной бульдожьей челюстью быстро принимал посылки, улыбался, здоровался и прощался, и его голос звучал безжизненно и искусственно, словно в этом проворном теле крылась не душа, а затейливый механизм.
— Доброе утро, мисс! — поприветствовал её клерк неестественной улыбкой и механически протянул руку. — Ваш конверт, будьте так добры!
Мэри молча подала письмо. Она не могла избавиться от тягостного ощущения, как будто кто-то стоял позади неё.
Мэри обернулась и тут же попятилась.
Она не ошиблась. Сзади стоял мистер Уайльд.
На этот раз Уайльд обратил на неё внимание. С высоты своего роста он скосил на Мэри взор и произнёс негромким звучным голосом:
— Доброе утро, мисс Джеймс.
Мэри пожалела, что не прихватила с собой даже шали: её пожирало неестественно сильное желание чем-нибудь отгородиться от мистера Уайльда — от Оливера Хаксли, каким он наверняка стал бы чуть меньше, чем через двадцать лет.
— Доброе утро… — растерянно пробормотала она и отступила ещё на шаг, — мистер Уайльд. Рада вас видеть.
— Мистер Уайльд, доброе утро, — приклеенной улыбкой улыбнулся замученный клерк — Ваше письмо, пожалуйста… Вашей сестре повезло. Чаще вас на берег пишет только мистер Лоу… но вы знаете его обстоятельства.
— Пожалуй, да, — степенно кивнул Уайльд.
— На выдумки мистер Лоу мастер, — словоохотливо продолжал клерк, — совсем недавно он был здесь с меню, которое приложил к своему письму. Я склонен считать это скрытой похвалой нашей кухне. Нет такого судна, где кормили бы лучше, чем на «Титанике»!
— Скорее всего, это так, — лаконично подтвердил Уайльд.
Клерк разулыбался.
— Удачной вам вахты, мистер Уайльд, — напутствовал он собеседника, — и вам — удачного плавания, мисс Джеймс!
Мэри тут же залилась краской: слова клерка звучали так, словно бы он нарочно соединил её и мистера Уайльда если не дружескими узами, то узами приятельства. Но, судя по неизменному спокойствию на лице последнего, его нисколько не смутила такая фамильярность. Мэри с усилием расправила настороженно сведённые плечи и робко шагнула вперёд. Она не должна была этого делать, о чём не переставала себе твердить — но она всегда шла навстречу Оливеру Хаксли, если Оливеру Хаксли она была нужна. И Мэри казалось, что мистеру Уайльду тоже сейчас кто-то необходим — несмотря на всю его кажущуюся самодостаточность и морскую уверенность в себе.