04.1912
Шрифт:
— Мистер Уайльд, — негромко обратилась к нему Мэри, когда они зашагали обратно по коридору, — я могу… задать вам вопрос?
Она не отводила взгляда от золотого ободка на безымянном пальце его левой руки.
— В зависимости от того, что вы хотите спросить, — ответил он незамедлительно.
— Мистер… Уайльд, — неуверенно заговорила Мэри, — я всё время думала о работе в море. Увы, я не знаю, как эти мысли пришли ко мне в голову, но… Я чувствую, что не могу расстаться с Лиззи ни на минуту, ведь иначе она обязательно попадёт в беду, что уже подтвердилось не однажды… И меня изумляла выдержка, с которой моряки отправляются в странствия, оставляя семью на берегу.
— Это часть нашей работы, — спокойно сказал Уайльд, не замедляя шага.
— Это верно, но разве не чувствуете ли вы тоски… безотчётной тревоги по тем, кого не можете увидеть сейчас? Мистер Уайльд, признайтесь, ведь вы хотели бы скорее вернуться на берег? Увидеться с сестрой, с женой… с детьми? Что же удерживает вас на судне, когда кругом — опасности и неизвестность? Что помогает вам оставаться таким… непоколебимо спокойным? Подчас, когда я смотрела на вас, мне казалось, что в ваших глазах нет ничего, кроме этого степенного льда… — Мэри отчаянно замахала руками, как веером: лицо у неё полыхало, и она это чувствовала. — Простите, наверное, я слишком много говорю, я, вероятно, утомляю вас, но, прошу, мистер Уайльд, ответьте мне… я думала, что меня неожиданно одолела странная блажь, каприз, чего со мной не случается, но я не могу изгнать эти мысли из своей головы… думаю и думаю только о вас… то есть… не поймите меня превратно, о вашей работе… и я не устаю задавать себе этот вопрос: как же так получается, что вы сохраняете это удивительное спокойствие? Неужели же естественной тоске по жене, по детям нет места на корабле?
Мистер Уайльд несколько замедлил шаг, и Мэри в ужасе прижала ко рту ладони. То, что она сказала, совершенно очевидно было бестактностью, но слова сами слетали у неё с губ, и она никак не могла удержать в себе бесконечные вопросы.
— На какой берег я ни сошёл бы, — сказал он, — мне не увидеться больше с моей женой.
Мрачная, сдержанная скорбь этих слов окатила Мэри острыми, колючими льдинками. Сквозь пелену стыда постепенно пробивало осознание: её щёки опять краснели.
— Простите, — пробормотала она, — я… я соболезную вашей утрате. Я не хотела задавать этот бестактный вопрос…
— Достаточно извинений, мисс Джеймс, — размеренно пресёк её сбивчивые словоизлияния Уайльд, — моя жена умерла в декабре позапрошлого года.
— Мне очень жаль…
— Это была скарлатина, — тихо сказал Уайльд, — как и у двоих моих детей.
Мэри споткнулась на полушаге и неловко прошептала:
— Простите… я… я совсем не хотела спрашивать о таких неудобных вещах… я всего лишь… — она нервно выдохнула и вдруг выпалила: — Мой отец погиб от тифа, мистер Уайльд.
Уайльд поглядел на неё с искоркой любопытства в глазах.
— От тифа?
— Он был врачом, — Мэри медленно выдохнула, — все мои предки по мужской линии были врачами. И мой отец, и мой дед… — она помедлила, улыбнулась невесёлой улыбкой и закончила: — И много-много мужчин до него.
— А вы — гувернантка, — утвердительно произнёс Уайльд.
— Да, — Мэри опустила глаза, — я — гувернантка и горжусь этим. Я люблю детей. Я умею ладить с детьми… если не учитывать мою младшую сестру.
Уайльд скользнул по ней взглядом и промолвил:
— Ваша сестра очень храбрая девочка, мисс Джеймс. Многие дороги открыты перед ней.
Мэри опустила голову. Уайльд шагал размеренно и медленно, так, что ей не приходилось переходить на трусцу, лишь бы догнать его. Она шла рядом, бок о бок, следя за ним боковым зрением. Если бы только они сейчас гуляли по твёрдой земле (чего Мэри хотелось бы), мистер Уайльд наверняка предложил бы ей опереться на его руку. Но мистер Уайльд шагал куда-то по своим корабельным делам, а Мэри не нужно было объяснять, почему ей не следует даже находиться с ним рядом.
— Благодарю вас, мистер Уайльд, — Мэри искоса посмотрела на него и улыбнулась. — Если бы Лиззи вас слышала, она была бы польщена.
— Как ни странно, — задумчиво заговорил Уайльд, — даже находясь между морем и кораблём, она сохранила самообладание. Не впервой мне доводилось выручать людей из такого опасного положения. Ваша сестра держалась с большим мужеством, чем иные юноши.
— Наверное, она меньше боялась потому, что меньше понимает, — прошептала Мэри. — Дети не испытывают такого страха перед жизнью, как взрослые, потому что сама жизнь им всё ещё кажется игрой. Они не осознают, где проходит та тонкая грань между реальными страхами и вымышленными.
— Не каждому взрослому под силу это осознать, мисс Джеймс, — тихо заметил Уайльд.
Мэри с трудом сглотнула ком в горле. Новый вопрос начал мучить её; этот вопрос сжигал её горло изнутри.
— Когда я увидела вас с Лиззи впервые, — сказала она, — хотя я была удивлена и растеряна, я сразу поняла, что вы умеете ладить с детьми. Лиззи недоверчивая девочка и не подпустила бы вас к себе, несмотря на ваш благородный поступок, если бы вы не смогли расположить её к себе. Иногда… — она опустила голову, — даже у меня не получается заговорить с нею так, чтобы она услышала меня. Вы же… я сразу подумала, что, должно быть, у вас не один ребёнок.
Мистер Уайльд искоса взглянул на неё. Отголосок улыбки впервые показался в уголках его губ.
— Да, — сказал он, — у меня четверо детей, оставшихся от моей покойной жены. Джейн, Гарри, Арнольд и Нэнси.
— Они наверняка очень ждут вас домой, — сказала Мэри. — Я не смогла бы расстаться с Лиззи надолго, например. Я не согласилась бы поплыть в Америку без неё.
— Они редко видятся со мной, — задумчиво сказал Уайльд, — большую часть времени проводят с моей сестрой. С тех пор, как она овдовела, она часто к нам заглядывает. Благодаря её бескорыстной помощи я могу не беспокоиться о детях. Мало кому я мог бы доверить их.
— Я уверена, что ваши дети очень гордятся вами, мистер Уайльд, — вдохновенно сказала Мэри и опять прижала руки к лицу. — Во всяком случае… мне всегда казалось фантастическим всё, что связано с морем. Фантастическим и страшным, поскольку море непредсказуемо.
— В этом вы правы, — подтвердил Уайльд, — море губит и щадит по своей воле. У моря свои законы и свои правила. Любой человек, достаточно хорошо знакомый с этой стихией, понимает, сколь безрассудно считать море покорённым. Его недра хранят множество тайн, и нельзя сказать, что все эти тайны мы хоть когда-либо сможем раскрыть.