10 дней из жизни Сталина
Шрифт:
Года через три доктор философии и истории объявил, что принялся писать «честную книгу» о В. И. Ленине. И написал, даже в двух томах. В одном из которых сообщил читателям, что его «всегда поражала способность Ленина к бездумному экспериментированию, имея на руках как предмет бредовых идей классы, государство, народы, армию». О том, как в двух томах этот приспособленец «разоблачал» В. И. Ленина, можно написать два тома, разоблачающих методы и способы клеветы, которыми Волкогонов занимается на протяжении сотен страниц. И хотя это выходит за тему очерка, однако дать несколько штрихов к портрету сего «исследователя» деятельности Сталина мне показалось необходимым.
Надо сказать, что клеветой на Сталина Волкогонов стал промышлять еще в годы советской власти. Перед самым
Но ученый генерал, видимо, в какой-то момент все-таки сообразил, что после публикации в «Известиях ЦК КПСС» «тетрадей посетителей» морочить головы баснями о том, как Сталин скрылся на Кунцевской даче, узнав о начале войны, нельзя. Эта ложь легко разоблачалась. Однако за 29 и 30 июня записей в них нет, чем Волкогонов и воспользовался. Он объявил, что Сталин, узнав о сдаче 28 июня немцам Минска, устроил разгон высшему военному руководству, а затем скрылся на даче: впал в прострацию. И «очнулся» – в этом месте Волкогонов сослался на рассказ неназванного им члена Политбюро – только 30 июня, когда к нему пришли члены Политбюро с просьбой занять пост председателя Государственного комитета обороны. Волкогонов, со слов этого неизвестного члена Политбюро, рассказал телезрителям, что соратники застали Сталина подавленным, растерявшимся, решившим, что они приехали его арестовывать.
Составители упоминавшегося выше «Сборника документов» отметили, что Волкогонов не счел нужным сообщить, откуда он почерпнул эти сведения, кто этот таинственный член Политбюро? Действительно, дважды ученый умалчивает об источнике крайне важной информации. Почему бы это?
Есть два члена Политбюро, якобы ставшие свидетелями растерянности и страха Сталина и рассказавшие потом об этом другим: Микоян и Берия. Последний вроде бы и сообщил Хрущеву о поведении Сталина. Конечно, для Хрущева, по инициативе которого Берию быстренько отправили на тот свет, бывший приятель был надежным источником. В том смысле, что опровергнуть с того света ничего не мог.
У Хрущева этот эпизод хронологически изложен неопределенно. «Когда началась война, Сталин был совершенно подавлен… Он сказал: Я отказываюсь от руководства». В какой-то момент, по словам Берии, он «ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу». «Мы посовещались с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, якобы пересказывает Хрущев Берию, и решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности с тем, чтобы использовать его имя и его способности в организации обороны страны». Сталин при виде соратников испугался, вероятно, «подумал, не приехали ли мы его арестовывать…». Соратники стали убеждать вождя, что еще не все потеряно, что еще есть возможность поднять народ на борьбу с Гитлером, «…тогда Сталин вроде опять пришел в себя».
Практически невероятно, чтобы Берия сочинил, а потом рассказал Хрущеву эту байку. Берия уже сразу после смерти Сталина стал выражать недовольство некоторыми действиями покойного вождя, но клеветать-то ему на Сталина какой был смысл!? И следует учесть, что такой разговор мог произойти лишь в марте – в июне 1953 года, до ареста Берии, то есть когда до беспредельной клеветы на Сталина оставалось еще несколько лет.
Но когда Волкогонов решил внести свой вклад «в разоблачения» Сталина, ссылаться на воспоминания Хрущева у бывшего заместителя главного армейского воспитателя строителей коммунизма возможности уже не было. О том, что бывший «коммунист № 1» – заурядный клеветник к этому времени не знал только тот, кто не хотел знать. «Когда началась война», Сталин никуда не уезжал, после публикаций «тетрадей
В середине 90-х годов на авансцене исторической науки появился еще один «исследователь». В историки переквалифицировался драматург Э. Радзинский, написавший книгу, которую непритязательно назвал «Сталин». Как и Волкогонов, он использовал ее в цикле телевизионных передач, прошедших по первому каналу осенью – весной 1996–1997 гг.; писатель Бушин назвал их «Театром одного павлина».
Разумеется, новоявленный историк не мог пройти мимо событий последних дней июня 1941 года. Описывает он их с помощью, как утверждает, обнаруженной им в секретном фонде Архива Октябрьской революции рукописи Чадаева и своих комментариев к ней. Воспоминания Чадаева, якобы, помогли Радзинскому понять поведение Сталина. Но в цитируемых Радзинским строчках из «засекреченных» воспоминаний Чадаева нет никакой информации, которая не была бы известна из других источников. Однако в них есть весьма подозрительные «неточности», которых нет в воспоминаниях Чадаева, опубликованных Куманевым, помогавшему Якову Ермолаевичу готовить их к печати. И не могло быть!
В цитируемых Радзинским «воспоминаниях» Чадаева есть, например, фактическая ошибка, скорее, невежественная глупость,которую не мог сделать управляющий делами правительства. Собиратель сплетен и слухов драматург ее мог допустить, а человек, проработавший с Сталиным много лет, привыкший к тому, что в документах нельзя допускать неточности, небрежности, не мог. Я называю Радзинского «невежественным» не для того, чтобы его как-то оскорбить. Он такой и есть. Ну какой историк, нет, какой мало-мальски грамотный человек может написать, а Радзинский написал: «Вместо Тимошенко Сталин делает наркомом Жукова». Не «делал» Сталин Жукова наркомом никогда.
Не был в первые дни войны, как утверждает Радзинский, особенно близок к Сталину Василевский. До начала августа 1941 года Василевский только один раз на станции метро «Кировская» видел Сталина. Об этом он пишет в своих воспоминаниях «Дело всей жизни».
С именем Василевского связано и очередное проявление Радзинским своего невежества. Бвыший драматург «цитирует воспоминания» Чадаева: «В завершение по телефону он позвонил заместителю начальника Генерального штаба Василевскому…». Не звонил Сталин 24 июля заместителю начальника Генштаба Василевскому. По той причине, что эту должность занимал Ватутин. Но если «правдоискатель» Радзинский «назначил» Жукова наркомом обороны СССР, на должность, которую после Тимошенко занимал сам Сталин, то назначить первого заместителя начальника оперативного управления Генштаба Василевского на должность заместителя начальника Генштаба для него совсем уж плевое дело. Но не для бывшего управляющего делами Совнаркома СССР. Впрочем, о том, что до конца июля Василевский служил в Оперативном управлении, знают все любители отечественной истории.
И еще одна небольшая иллюстрация приемов Радзинского. Не знаю, почему ему потребовалось сочинять «записки» Чадаева? Скорее всего, потому что в опубликованных воспоминаниях Молотова, Жукова и Микояна нет «фактов», которые потребовались драматургу для вящей убедительности своих читателей? Возможно. А для этого Радзинскому потребовалось сделать Чадаева свидетелем разговоров, которые велись в кабинете руководителя партии и правительства. Что он и сделал, уверяя читателей, что в первую военную ночь Чадаев находился в кабинете Сталина. И сделал, надо отдать ему должное, хитро. Он написал, что Сталин поручал Чадаеву вести краткие записи всех заседаний Правительства и Политбюро, проходивших в его кабинете. Отсюда читатель должен сделать вывод, что все записи Чадаева – это свидетельства человека, присутствовавшего в кабинете Сталина и в утренние часы 22 июня. Однако – вот штука! – ночью и утром 22 июня Чадаев в кабинет председателя Совнаркома даже не заходил. Это прямо следует из его интервью Куманеву. Кстати, из подлинных воспоминаний Чадаева следует, что он действительно присутствовал на заседаниях бюро Совнаркома (Совмина), но о своем участии в заседаниях Политбюро не упоминает.