100 дней счастья
Шрифт:
И действительно, моя комната очень похожа на комнату в мотеле.
«Мотель Бейтса» швейцарского пошива.
Двадцать квадратных метров. По крайней мере, просторно.
Стены тревожного зеленоватого цвета.
Скучающий деревянный комод, на котором валяются несколько спортивных газет и февральский номер журнала «Улыбка и песня» с фотографиями исполнителей из Сан-Ремо.
Железная кровать с белой простыней. С пришитыми ручками, чтобы поднять тело.
Шкаф из Икеи, криво собранный нерадивым рабочим.
Внутри
Деревянный, похожий на школьный, стул. На нем какая-то надпись на французском. Нечитабельный почерк бывшего постояльца. Даже подписался. Ален какой-то там. Кто знает, что за Ален.
На стенке акварель с изображением озера Лугано. Ну, или просто озера.
Белые легкие шторы, шелестящие на ветру, точно в фильме ужасов.
Дверь, ведущая на двухметровый балкон.
С балкона виден парк, окружающий больницу. Горизонта не видно. Только зелень деревьев и синева неба. Тюрьма, да и только.
Еще есть большая и чистая ванная из тех, где все предусмотрено для колясочников.
Чистенький мотель, но стоимость за ночь – как в фешенебельной пятизвездочной гостинице. Точнее, как неделя в такой гостинице.
Правда, пожаловаться потом никто из постояльцев не сможет.
Просто потому, что здесь нет никакого «потом».
В комнату заглядывает санитар (точь-в-точь Ральф Мальф из «Счастливых дней») и спрашивает на ломаном итальянском, все ли в порядке.
Я отвечаю, что да, хотя это не так.
Он говорит, что зайдет около семи и принесет ужин. Я спрашиваю, чем здесь кормят. Риторический вопрос. Я уже жду, что мне подадут больничную вареную курочку, пюре из пакетика и несвежий фруктовый салат.
Но к моему удивлению, ужин состоит из пасты в томатном соусе, жареной курицы с печеной картошкой и торта «Захер» со взбитыми сливками. Кто знает, быть может, они разработали гениальный способ убить меня путем такой кормежки?
Ральф Мальф улыбается и скрывается за дверью.
Мой палач очень мил. Это уже кое-что.
Я беру стул и ставлю его на балкон. Сажусь и дышу.
Вынимаю одноразовые контактные линзы, и окружающий мир расплывается и сливается. Зелень и небо перемешиваются и становятся одним целым.
Это мои последние линзы. Завтра я обойдусь. Уже не важно.
Открываю бумажный пакетик, который вручил мне Оскар. Он уже весь пропитался жиром. Содержимое мне хорошо знакомо. Пончик.
Оскар – особенный человек. Он не просто мой тесть.
Гляжу на сладкого друга.
От него сладко пахнет. Такой притягательный, почти эротичный запах.
Не важно, что о нем говорят. Все это неправда. Ну, или мне на это наплевать.
Первый кусочек – это лучше, чем секс.
Я долго пережевываю его. Медленно, стараясь прочувствовать каждую крошку.
Я ощущаю, как крупинки
Пончик уже не свежий и слегка затвердел. Но все равно на вкус – точно пища богов.
Еще кусочек.
Полное отсутствие мыслей.
В голове пустота. Ящик без содержимого.
Только я и мой пончик.
Закрываю глаза.
Я наслаждаюсь пустотой, которая разливается по черепной коробке.
Я слышу море, точно прижимаю к уху ракушку.
И вдруг какой-то шелест.
Я оборачиваюсь.
Открываю глаза.
На решетке, справа от меня, примостилась птичка.
То есть, кажется, это птичка. Линзы-то я уже снял.
Я приглядываюсь, придвигаясь поближе.
Воробей.
Он с любопытством бесстрашно уставился на меня.
Я внимательно разглядываю его, щуря глаза, чтобы лучше видеть. Вы думаете, что это… но нет. Это не мой извечный сотрапезник. Это другой, похожий, но куда более веселый и гладкий воробей. Смелый туземец. А жаль. Если вы будете пересказывать кому-нибудь эту историю, скажите лучше, что это был тот самый воробей, что прилетал ко мне каждое утро в Риме. Так в конце истории проскользнет волшебная нотка.
Я отщипываю маленький кусочек, протягиваю ладонь, и воробей садится на палец. Он с удовольствием поедает жареные крошки.
А затем замирает, выпятив грудь, точно спрашивая меня «И это все, дружище?».
Но я не дам себя разжалобить.
Пончик мой, дорогая швейцарская птичка.
Новый нахлебник мгновенно понимает, что с меня больше нечего взять, и улетает, даже не поблагодарив. Я вижу, как он перемахивает через живую изгородь и исчезает. Мне бы так хотелось последовать за ним, оторваться от земли и лететь прочь от этого места.
Я встаю и смотрю вниз.
С балкона второго этажа даже не выпрыгнешь. Это полный бред.
Я доедаю пончик, облокотившись о решетку балкона.
Облизываю губы от сахарных крошек. На какую-то секунду я попал в рай, мгновенный и сладкий.
Я возвращаюсь в комнату.
Комкаю жирную бумагу и оглядываюсь в поисках мусорки, которой нигде не видно. Наверное, ведро в туалете. Оно стоит под раковиной, где ему, в принципе, и место. Я выбрасываю бумагу, и она отскакивает от края ведерка, прежде чем упасть внутрь.
Возвращаюсь в комнату и плюхаюсь на кровать. Достаю из кармана последнюю фотографию, которую я снял на «полароид». Наша счастливая четверка.
Кладу ее на тумбочку, достаю мобильник и листаю телефонную книгу до слова «дом».
Они уже добрались?
Но домой не звоню.
Я набираю номер Умберто.
– О, Лучио, привет! – отвечает он мне с притворной веселостью в голосе. – Я только что говорил с Паолой. Они уже дома, все нормально. А ты как?
Я надеялся, что этого вопроса не последует.