100 рассказов о стыковке. Часть 1
Шрифт:
В целом обстановка вокруг ЭПАСа была противоречивой. Очень многое делалось эффективно, по первому зову, как по зеленой улице. Особенно это проявлялось в организациях, так сказать, не испорченных вниманием высшего руководства. Характерным в этом плане была работа НИИОФИ (оптико–физических измерений) Госстандарта СССР, который вместе с НИИРПом (резиновой промышленности) отрабатывал уплотнение стыка, обеспечивая герметичность переходного тоннеля между кораблями.
Испытаниями уплотнения в НИИОФИ руководил мой друг Евгений Духовской, очень близкий мне по духу, по приверженности к спорту и преданности делу. В ноябре 1973 года он должен был поехать на фирму «Рокуэлл» в Калифорнию, чтобы принять участие в совместных испытаниях нового уплотнения. Оформление, особенно при первом выезде за границу, доставляло немало хлопот, занимало
Лежа на пляже, беззаботный отдыхающий услышал: «Товарищ Духовской, срочно подойдите к спасательной станции». Убедившись, что сын рядом и его спасать не надо, Евгений все же побежал к «спасению на водах», где ему вручили «красную» правительственную телеграмму, срочно вызывавшую его в ЦК КПСС. Вызвавший, в свою очередь, из Москвы деда и временно бросивший сына на приятелей, затребованный на самый верх специалист был тут же посажен на первый рейсовый самолет Симферополь—Москва (без билета, в салон первого класса, рядом с кaким?то секретарем обкома) и доставлен в столицу. В ЦК ему указали на существенный пробел в подготовке к поездке в Америку и к работам по такой важнейшей программе, как «Союз» — «Аполлон»: Евгений оставался беспартийным. Он заявил, что уже несколько лет стоит в очереди на вступление в передовой отряд советского народа (такая очередь для интеллигенции возникла в 60–е годы, когда соотношение между прослойкой и классом–гегемоном в партии стало резко уменьшаться). Инструктор дал указание немедленно ехать в первичную партийную организацию. Туда по спецканалу поступили необходимые инструкции и был срочно доставлен секретарь парткома института: его в таком же экстренном порядке вертолетом вывезли из сибирской тайги, где тот охотился, находясь в отпуске. Все сработало четко, почти как во время войны.
Когда год спустя, летом 1974 года, Духовского из кандидатов принимали в члены партии, обстановка с советскими учеными резко ухудшилась в связи с «делом академика Сахарова». При утверждении решения общего собрания первичной организации, после двух парткомов НИИОФИ, в райкоме Дзержинского района Москвы Духовскому неожиданно задали вопрос, как он относится к Сахарову. Евгений, футболист и хоккеист, рассказывал об этом тоже очень образно. «У меня было несколько секунд на размышление (меньше, чем сейчас в телепередаче «Поле чудес»), и я сказал так: «Сахаров выдающийся физик, внесший огромный вклад в создание ядерного щита страны, трижды Герой и лауреат, — тут все члены райкома затаили дыхание, — однако напряженная работа, видимо, повлияла на его психику, он наверняка поправится и восстановит свои истинно патриотические взгляды». Первый секретарь посмотрел на меня стеклянными глазами и сказал: «Идите». Потом от своего институтского секретаря я узнал, что получил высшую оценку за свой ответ: «Если бы газеты печатали побольше таких комментариев настоящих советских ученых и патриотов, диссидентов в науке было бы намного меньше».
Вот так приходилось выкручиваться, чтобы сохранить лицо, уважение к себе и не идти на открытые конфликты с властью. Так поступали большинство из нас, членов ЭПАСовской команды. Диссидентов среди нас не оказалось. Интересно отметить, что в новом времени большинство прошлых диссидентов оказались мало пригодными для созидательной, по–настоящему профессиональной работы.
Забегая вперед, уместно также вспомнить, как, успешно проведя испытания уплотнения стыка на «Рокуэлле», искупавшись в холодном Тихом океане и сыграв в Хьюстоне в футбол, мы сделали все, что было нужно, и все, что было можно. Покупая подарки своей жене и детям, Евгений с сожалением думал о том, как у него изымали 14 долларов из 25–ти, выданных фирмой «Рокуэлл», — Родина так нуждалась в твердой валюте. Позднее Евгений рассказал мне, как сразу после этого специальный помощник директора В. Поделякин потребовал сдать еще по три бакса. Надо, так надо, но каково же было его удивление, когда Владимир повел уезжавших, уже истративших все свои деньги, в кино, чтобы вместе с подарками они увезли с собой дополнительные впечатления о загнивающей Америке, о тех фильмах не с одной и не с красной, а с настоящей порнозвездой. И ежели ты ни разу ее не видел, то, как говорят американцы: «You have'not yet lived, honey». («Ты, голубчик, еще не жил».)
На этом игровом фоне настоящая
Еще в 1972 году Бушуев и другие руководители проекта решили воспользоваться международной программой, чтобы ускорить работы по модернизации «Союза» под индексом 11Ф732, которые велись довольно медленно.
В принципе идея была правильной — такой корабль должен был продвинуть нашу пилотируемую космическую технику. Прежде всего, наметили усовершенствовать систему управления корабля за счет введения бортового компьютера и другой цифровой техники. Советская космонавтика остро в этом нуждалась. Объединив усилия, воспользовавшись повышенным вниманием к международному проекту и его возможностям, мы могли сделать настоящий скачок вперед. Но вмешались субъективные факторы. Руководство отрасли решило не рисковать все по той же причине: на карту был поставлен престиж страны, социалистической системы в целом, в таких условиях было немыслимо провалиться или опоздать. Бушуев не был Королевым, он не сумел доказать объективных выгод, казалось бы, логичного решения, сулившего настоящий прогресс.
Развитие советской пилотируемой космонавтики задержалось на несколько лет, а отношения между техническим директором и министром стали более натянутыми.
Год спустя этот конфликт обострился в связи с двумя обстоятельствами разного характера. Сначала «Известия» опубликовали большую статью под названием «На вершине пирамиды», поднявшую Бушуева, как показалось большому руководству, слишком высоко. Затем руководство проекта решилось на сравнительно небольшую модернизацию корабля «Союз», пойдя навстречу американцам, и Бушуев согласился изменить давление и состав атмосферы корабля в целом. Дело в том, что перед стыковкой с «Аполлоном» решили снижать давление в «Союзе», так как это значительно упрощало и укорачивало процедуру перехода из одного корабля в другой. Однако и такая модернизация потребовала изменений и дополнительной экспериментальной отработки, а значит, была связана с риском. Начальство, естественно, было недовольно.
Постановление ЦК КПСС и Совмина предусматривало целый ряд серьезных мероприятий, таких как ввод в строй нового ЦУПа в Подлипках, оснащенного вычислительной техникой для автоматизированной обработки информации, и строительство так называемой американской пристройки к МИКу [МИК — монтажно–испытательный корпус] на Байконуре для испытаний кораблей «Союз».
Пока решались большие и малые проблемы проекта в целом, мы продолжали отрабатывать новый полномасштабный АПАС также на двух фронтах: дома, на закрытой базе, и за кордоном.
Испытания масштабных моделей в 1972 году мы проводили в коридорах и холлах ИКИ. Два года спустя для контрольной предполетной стыковки понадобилась уже настоящая лаборатория. Для этого в упомянутом постановлении предусмотрели также строительство небольшого корпуса на заднем дворе ИКИ. Там образовался наш «предбанник», где мы работали со своими коллегами.
А в 50–ти км от ИКИ уже весной и летом 1973 года развернулась самая жаркая работа, настоящая «баня», которая продолжалась на всех последующих этапах.
Здесь, в Подлипках, где протекала наша основная, не «подпольная» жизнь, в КБ и на заводе ЗЭМ, мы проектировали свой АПАС, выпускали чертежи, готовили методики испытаний. Должность заместителя начальника отдела, которую я занимал в течение пяти с лишним лет до следующего критического события, происшедшего в октябре 1977 года, давала мне полномочия проводить единую техническую политику. Фактически мне приходилось координировать деятельность других подразделений КБ, а также цехов и отделов завода, вовлеченных в создание АПАСа.
Должен признать, что мое положение в работах по ЭПАСу оказалось в каком?то смысле привилегированным. Я уезжал в Америку или на другой «академический» конец Москвы, на встречу с зарубежными коллегами, а дело без остановки двигалось вперед. Самый большой внутренний воз вез Л. Вильницкий, его заслуга в создании АПАС-75, как и других стыковочных аппаратов, огромна. Вильницкому помогал основной освобожденный зам (от руководства лабораториями и секторами отдела) Ф. Ф. Овчинников, наш мудрый, все знающий, лишь несколько заторможенный. Вильницкий нес свой «иудейский крест» безропотно и до конца. Насколько мне известно, он даже не заикался об участии в открытой кампании, называя себя инвалидом 5–й группы.