100 великих узников
Шрифт:
Боярыню посадили в кресла и понесли из комнат, вместе с ней пошла и сестра ее — княгиня Е. П. Урусова. Их поместили под стражу в людской подклети, наложив на ноги «железа конская», и приставили стражу из дворовых людей. Через два дня женщин доставили в Чудов монастырь, где церковные иерархи опять пытались увещевать раскольниц, но сестры «во всем мужество показали». Глубокой ночью их вернули домой под стражу слуг в ту же холодную подклеть. А утром сестер разлучили, заковав их в цепи «со стулом» (тяжелым обрубком дерева).
Боярыню Ф. П. Морозову посадили в темницу Печерского монастыря, располагавшегося на Арбате, под надзор стрельцов, а княгиню Е. П. Урусову в цепях отвели в Алексеевский монастырь Белого города. Было приказано водить ее в церковь, но княгиня так сопротивлялась, что ее приходилось волочить на рогожных носилках. Но она и тут притворялась расслабленной, будто не могла ни рукой, ни ногой двинуть, и сама на носилки не ложилась. Разлученный с матерью, внезапно заболел «от многия печали» сын боярыни Морозовой. К единственному наследнику знатного рода царь послал своих лекарей, которые и залечили его до смерти. Охранявшие узницу стрельцы долго слышали, как она голосила надгробные причитания. Со смертью молодого Морозова боярский дом был разграблен и совсем запустел: их вотчины, имения, табуны лошадей и стада коров царь роздал боярам; золотые и серебряные вещи, дорогие меха продали, а деньги взяли в казну. В стене одной из комнат в доме боярыни нашли дорогой клад, спрятанный, видимо, еще ее предками. Слуга Иван припрятал для опальной своей хозяйки несколько золотых изделий, но был предан своей женой.
Протопоп Аввакум из пустозерской ссылки продолжал посылать письма своим единомышленницам, восхвалял их мужество в мученичестве и даже смерть, угрожавшую им, рисовал как желанные врата царства небесного. Поддержку боярыне оказывали и другие раскольники, а княгиня Урусова вела оживленную переписку со своими детьми. Пятнадцатилетнему сыну, который под влиянием отца начал было забывать мать, она пишет:
Ох, любезный мой друг, Басенка, или ты забыл меня… И я ныне молю о тебе, любезный мой… обрадуй ты душу мою и свою душу помилуй во веки, поживи ты усердно Христу, стой в вере истинной старой, а к новому не прикасайся, не погуби душу свою…
Царь и патриарх решили избавиться от узниц, смущавших Москву. И вот закованная в цепи боярыня предстала перед патриархом Питиримом. Она не хотела стоять перед патриархом, и ее поддерживали сотник и стрельцы; по-прежнему упорно отказывалась она от новой веры, несмотря на все уговоры. Когда боярыня увидела, что патриарх хочет помазать ее священным маслом, она встала на ноги и приготовилась, «яко борец».
На другой день боярыню Ф. П. Морозову, княгиню Е. П. Урусову и их «сопричастницу» Марью Данилову, задержанную на Дону, пытали на Ямском дворе. Руководивший пыткой князь И. А. Воротынский снова пытался образумить боярыню: «Что сотворила еси? От какие славы и в какое бесчестие прииде!.. Се же тебе бысть, яко приимыла еси в дом Киприяна и Феодора юродивых и прочих таковых, и их учения держася, царя прогневала еси!» Боярыню пытали дыбой, «обнажив по концех ее сосец… и повесиша на тряску, висела полчаса, и ремнем руки до жил протерли». Но и на дыбе она продолжала укорять своих гонителей за «лукавое их отступление». Затем несчастных женщин с вывернутыми руками бросили раздетыми на снег и другие казни над ними творили: «плаху мерзлую на перси клали и устрашая к огню подносили, хотя сжечь». Марью Данилову били плетями. За ночь на Болоте за Москвой-рекой для них приготовили сруб, а наутро хотели предать сожжению, да «бояре не потянули», ведь княгиня Е. П. Урусова и боярыня Ф. П. Морозова были из знатных семейств, и публичная казнь могла превратиться в опасную для правительства демонстрацию.
Узниц сослали в Боровск, где посадили в земляной острог. Поначалу жизнь их была сносной, и через подкупленную стражу даже продолжалась их переписка с единомышленниками. К ним приходили послания от Аввакума с наставлениями и утешениями, но о послаблении караула узнали в Москве и послали в Боровск дьяка Федора Кузмищева из Стрелецкого приказа и подьячего того же приказа Павла Бессонова со стрельцами. Они быстро провели «дознание», сурово наказали виновных, а у узниц отобрали одежду, постельные принадлежности и запасы еды. В 1675 году сестер перевели в заново вырытую земляную яму, более глубокую, а значит, и более сырую. Инокиню Иустину сожгли, а Марью Данилову перевели в острог, где сидели уголовники.
С этого времени всякое сообщение с внешним миром для сестер прекратилось. Они сидели в темноте, задыхаясь от зловоний; сорочек ни переменить, ни мыть было нельзя. В верхней их одежде, которую от холода нельзя было снять, развелись вши, не дававшие узницам сна ни днем, ни ночью. Пищу им давали «зело малу и скудну» — пять-шесть сухариков на день без воды. А «когда пити дадут, тогда есть не спрашивай». Только караульные стрельцы иногда из жалости бросали в яму «яблоко или огурчик». Лествиц сестрам не оставили, и они, навязав из тряпиц 50 узлов, по тем узлам и совершали свои молитвы. Через два месяца от голода умерла княгиня Е. П. Урусова, а в начале ноября скончалась боярыня Ф. П. Морозова.
Возмущение против короля и государства
Это дело, случившееся в годы правления короля Людовика XIV, было одним из самых громких в свое время, хотя сейчас о нем знают только специалисты-историки. Принц Людовик де Роган принадлежал к одному из самых знатных семейств Франции — первому после королевского дома, хотя чаще всего его звали просто «шевалье де Роган». Богатый, ловкий и красивый, он состоял при дворе в должности главного начальника королевской охоты, был душой общества, выделялся своим остроумием, задавал тон всему и имел много поклонников. Но страшная расточительность довела его до бедности, злоупотребление удовольствиями жизни расстроили здоровье. Он не знал в наслаждениях меры и дошел до того, что мог удовлетворять свой пресыщенный вкус только циничным развратом. Свои дела шевалье де Роган запустил до того, что с 1672 года даже самые близкие друзья отвернулись от него, забыв и его происхождение, и прежний блеск.
За несколько лет до этого король устроил охоту, не предуведомив об этом своего обер-егермейстера. Де Роган, взбешенный таким невниманием, в присутствии короля и вельмож сломал свой охотничий нож, отказавшись тем самым от высокой должности, и ускакал. Его поступок всем присутствующим показался чудовищно дерзким, и ожидалось, что за ним последует королевский гнев, однако этого не произошло.
Шевалье де Роган уехал в провинцию, жил там уединенно и ждал случая, чтобы отомстить королю. В конце июня 1674 года он возвратился в Париж с самыми безумными проектами. По дороге шевалье заезжал в Версаль представиться королю, но был принят очень дурно. Это стало первой причиной его скверного настроения, а вторая — у шевалье явно ощущался недостаток средств Де Роган лишился всего: денег, Бастилия королевской милости, надежды — и оказался в таком положении, когда энергичные люди становятся еще сильнее, а бесхарактерные помышляют о самоубийстве.
При въезде в Париж карету шевалье остановил его старинный знакомый Латреомон, дворянин из Нормандии. Немного проехав вместе, они остановились около монастыря Пиклюс, располагавшегося в конце Сент-Антуанской улицы, и вошли в дом известного философа ван ден Эндена, покинувшего из-за преследований свою родину — Голландию — и поселившегося в Париже, где он основал школу, в которой учил языкам и политическим наукам. Он еще верил в желание французского короля поддержать Голландию, однако, как республиканец и сторонник безусловной свободы совести, понимал, что не будет пользоваться расположением французского короля. Подружившись с Латреомоном, человеком храбрым, энергичным и тоже недовольным королем, и переговорив с ним несколько раз, ван ден Энден написал де Монтере, губернатору испанских Нидерландов, письмо, прося о свидании, чтобы сговориться насчет совместных действий против французского короля.
Сначала дела заговорщиков складывались удачно: во Франции раздавался ропот негодования из-за невыносимых налогов, все предметы потребления были обложены пошлинами, и увеличению налогов из-за расточительности короля конца не предвиделось. Ван ден Энден постепенно устроил так, что Голландия вошла в коалицию с нормандскими дворянами, недовольными политикой Франции и намеревавшимися провозгласить Нормандию независимой республикой.
Правитель испанских колоний де Монтере требовал, чтобы вождем восстания назначили кого-нибудь из французов, и Латреомон предложил жаждавшего мести шевалье де Рогана. Правда, тот сначала колебался, но на свидании в доме ден Эндена он наконец дал свое согласие. У каждого из них в этом деле были свои цели. Латреомон видел в задуманном предприятии единственное средство быстро разбогатеть, ден Энден мечтал увидеть Нормандию республикой… Но он был иностранец и служил своей стране, а шевалье де Роган и Латреомон, принимая участие в заговоре, становились изменниками. Первый предавал отечество, чтобы удовлетворить личное самолюбие, второй развязывал гражданскую войну, чтобы грабить и победителей, и побежденных.