100 знаменитых судебных процессов
Шрифт:
Приговор, вынесенный петрашевцам, был действительно жесток и, по-видимому, служил профилактическим целям. Его карающая мощь была направлена не столько против поступков отдельных людей, сколько против идей, которые казались тем подозрительнее, что прямо не подпадали под статьи Уложения о наказаниях. Правительство пыталось разрушить не тайное общество, а тайную общность людей, думающих не так, как положено. Конечно, Николай прекрасно понимал разницу между повстанцами 1825 года и «клубистами» года 1849-го. Но вторые в известном смысле были даже опаснее первых. Ибо само их существование доказывало, что посеянные декабристами зерна дали «ядовитые» всходы. И если повстанцы 1825 года действовали «почти на голом месте», то за петрашевцами уже просматривалась традиция. Их движение было разрозненно, не оформлено и потому практически неуловимо, что делало его еще опаснее. Оппозиция власти из явления временного и случайного становилась постоянной чертой русской общественной жизни.
Декабрьского погрома хватило почти на четверть века. Второй политический процесс должен был дать острастку на неменьший исторический срок. При всем при том государю Николаю Павловичу не нужны были мученики. Русский царь не желал ужасать Европу публичным убиением на площади двух десятков интеллигентных молодых людей, чья вина в глазах той же Европы, еще не остывшей от настоящих мятежей, выглядела бы не слишком серьезно. Император хотел казнить не казня.
Сам переживший несколько ужасных часов на площади у Зимнего дворца, он знал цену смертному страху. Он понимал, что страх этот порою страшнее самой смерти. Проявив себя в деле декабристов как талантливый лицедей, теперь, на закате своей карьеры, Николай предпочел оставаться за кулисами.
Жертвы Семеновского плаца оказались последними идеалистами: наступала эпоха практических дел. «Целый заговор пропал», — скажет Достоевский и будет прав. Заговор 1849 года пропал как «душевная драма целого поколения; как случайный и обременительный опыт, который не был востребован никогда и никем». Однако именно деятельность кружка М. В. Петрашевского положила начало распространению в России социалистических идей.
«Дело 193-х», или «Большой процесс»
Это был самый крупный политический процесс за всю историю царской России, «процесс-монстр», как называли его современники; на нем власть судила фактически не конкретных лиц, а само историческое явление «хождения в народ», которое имело место в 1874 году.
Весной 1874 года в России развернулось интересное явление: массовое «хождение в народ», то есть в крестьянство, российских революционеров-народников. Они, вооружившись пропагандистской литературой, решили заняться проповедью идей всеобщего равенства, а заодно объяснить жителям села, «кто виноват» и «что делать». Эта акция быстро приняла беспрецедентный размах: «хождение в народ» было зафиксированы в 51 губернии империи, а общее число участников — «просветителей крестьянства» — перевалило за 10 000 человек! При этом одновременно к акции подключились абсолютно все народники, на время оставив споры по поводу тактики движения.
Жандармские документы свидетельствовали, что этот невероятный «крестовый поход социализма» не имел аналогов в мире; такой «энергии и самоотвержения не знала ни одна история тайных обществ в Европе».
Однако «хождение» народников при этом продолжало оставаться вполне мирным, пропагандистско-просветительским движением, а сами крестьяне реагировали на беседы неопасным для самодержавия образом. На борьбу жители села подниматься не собирались, а особо активных «учителей» просто сдавали местным властям. По сути, в этом случае правительству следовало бы ограничиться судом над самыми необузданными бунтарями (их даже народники называли «вспышко-пускателями»); однако царизм мелочиться не стал. Видимо, кто-то наверху решил, что «лучше перебдеть, чем недобдеть», и на головы всех без исключения «ходебщиков» обрушились жесточайшие репрессии.
Устроить нечто похожее на общегосударственную облаву на народников помог случай. 31 мая 1874 года в Саратове жандармы «накрыли» всероссийскую явку, законспирированную под башмачную мастерскую. В руках властей оказались десятки адресов и шифров, что позволило «вычислить» огромное число кружков в разных губерниях империи. 4 июля того же года повсеместно начатое дело «О пропаганде» было централизовано; теперь за результаты расследования отвечали начальник Московского губернского жандармского управления генерал-лейтенант И. Л. Слезкин и прокурор Саратовской судебной палаты С. С. Жихарев. Последний, кстати, являлся юридически ответственным распорядителем дознания.
Стараниями этой «сладкой парочки» Россию захлестнул такой «следственный потоп», какого история русского революционного движения еще не знала. За несколько месяцев число арестованных превысило 8000 человек! Затем правительство решило устроить грандиозный показательный процесс против «крамолы»; его целью должно было стать представление революционеров в виде закоренелых преступников. Предполагалось, что после столь масштабного разбирательства на народников ополчится как российская, так и мировая общественность.
Власти рассчитывали на успех недаром. Россиян можно было легко припугнуть размахом «преступных группировок»; к тому же против 8000 арестованных жандармы успели собрать массу документальных улик, что позволяло разоблачить опасность «крамолы» и щегольнуть профессионализмом карателей. Вопрос о подготовке процесса обсуждался на заседаниях Комитета министров 18 и 26 марта 1875 года. Однако вскоре стало ясно: жандармы в горячке посадили за решетку массу совершенно непричастных к «хождению» людей. Наспех проведя отсев жертв следственной ошибки, лица, ответственные за подготовку процесса, привлекли к дознанию. всего 770 человек! А после нового отбора число обвиняемых «просветителей крестьянства» сократилось до 265 человек.
Следователи старались сформулировать обвинения как можно более жестко, и с этой целью старательно подтасовывали факты. К тому же на подследственных весьма изобретательно «давили», на них науськивали свидетелей. В итоге следствие растянулось на три с половиной года. За это время число народников, привлеченных по делу о «крамоле», существенно сократилось: не выдержав жуткого существования в тюремных казематах и «задушевных» бесед с жандармами, 43 человека скончалось, 12 предпочли сами наложить на себя руки, а 38 сошли с ума.
Осенью 1877 года 197 наиболее опасных народников получили на руки обвинительный акт. Но вскоре скончались еще четверо подследственных, так что перед судом предстали в итоге 193 человека. Обвинительный акт, составленный по указанию сверху, говорил о «едином преступном сообществе», которое ставило своей целью «исполнение всероссийского злодейского заговора». В частности, подсудимым вменялась в вину подготовка «ниспровержения порядка государственного устройства», «готовность к совершению всяких преступлений» и намерение «перерезать всех чиновников и зажиточных людей». Об учении народников говорилось отдельно; «крамольники» якобы проповедовали житье за чужой счет. Естественно, власти были уверены, что такие обвинения ужаснут не только среднестатистического обывателя, но и представителей «мозговой элиты». А значит, общество с ужасом отвернется от народников.