1000 Первая дочь
Шрифт:
– Первый раз — это всегда больно, — призналась она подрагивающим, как лист на ветру, голоском. — И вы… вы очень большой. Я видела вас там, в бане. И потом… в вашей спальне. Мне действительно страшно. Но я согласилась и обещаю вытерпеть все.
О нет, Дикал, да что творится в этом проклятом мире? Кто надоумил эту девчонку бояться первого раза? Неужели уже кто-то пытался взять ее силой, и теперь ей претила сама мысль о близости?
— Тебе не придется терпеть меня, Майлин, — пообещал я. — Первый раз может быть больно, когда партнер твой думает только о своем желании. Но когда твой мужчина опытен и готов
— Как же? — всерьез заинтересовалась девушка.
Не отрывая от нее напряженного взгляда, я провел рукой по ее нежной шее, спустился в ложбинку между грудей, едва прикрытых халатиком и сорочкой. Она затаила дыхание, а на ее щечках заалел румянец.
Вдохновлённый подобной реакцией, я решил продолжить урок. Слова не расскажут правды, надо на деле доказать, что даже первый раз может быть удовольствием. А я, Дикал побери, достаточно опытен в подобных делах.
Хотя сдерживаться рядом с Майлин становилось все труднее.
— Помнишь, я обещал взять тебя только тогда, когда ты сама попросишь меня об этом?
Она кивнула, румянец ее обозначился четче. Страх в глазах уступил место возбуждению. Оно еще таилось, боясь взять верх над остальными чувствами. Но я никуда не торопился. И твердо вознамерился показать, на что способен.
Развязав поясок халата, я спустил его с ее плеч. Майлин не сопротивлялась и покорно развела руки в стороны. Я смотрел на нее, словно вбирая взглядом ее всю, запоминая ее образ, наслаждаясь им, как драгоценным вином. До чего же хороша! Эта атласная кожа в свете, струящемся из окна, казалась до того нежной, полупрозрачной, как розовый жемчуг. Под тонкой тканью сорочки ореолы сосков стали пунцовыми, вершинки затвердели, и я сгорал от желания ощутить их вкус.
— Тебе будет хорошо Майлин, обещаю, — произнес я. — Так, как не бывало еще никогда. Просто расслабься и доверься мне.
Она снова кивнула. Сделала глубокий вздох, как перед прыжком в воду, и прикрыла глаза. Темные веера ресниц почти коснулись нежных щек. Карминово-красные губы слегка приоткрылись.
Я снова провел ладонью по ее шее, прошелся по плечам. Шелковая сорочка завязывалась тонкой шнуровкой, и я распустил ее, освобождая себе доступ к такой манящей груди. Большими пальцами я очертил их контуры, потом еще раз и еще, подбираясь к дерзко торчащим соскам.
Майлин поерзала на кровати, инстинктивно подаваясь вперед.
— Видишь, совсем не страшно, — подбодрил я.
Потянулся к ее манящим губам, жадно и нежно завладевая ими. Руки мои при этом продолжали ласкать ее грудь, возбуждая нас обоих. Поцелуй усилился, но Майлин не попыталась отстраниться. Напротив, сплела руки у меня на шее, запустила пальчики в волосы, притягивая ближе. От нее пахло полевыми цветами, а губы ее отдавали сладостью, как запретные плоды.
Я ненадолго отстранился от ее губ, провел кончиком языка по розовой раковинке ее уха и шепнул:
— Обещаю быть нежным. Но само понимание того, что я у тебя первый, способно свести меня с ума. Ты нужна мне, Майлин, как прежде ни одна женщина на свете. Не сдерживайся, позволь себе быть смелой и открытой. Ведь именно такая ты на самом деле.
Майлин
Разве? Я никогда не считала себя страстной натурой. Напротив, гордилась своей выдержкой и умением оставаться хладнокровной в самой непредвиденной ситуации. Но сейчас, когда Алексис касался меня так, словно я была драгоценным даром, где-то глубоко во мне будто распускался огненный цветок. Меня бросало то в жар, то в холод. Сладкая боль пронзала до кончиков пальцев. Я хотела большего, хотя сама еще не знала, чего именно. Дышала глубоко и порывисто. Весь мой мир будто сузился до этой комнаты, в которой мы остались вдвоем. Все иное просто перестало существовать.
Алексис ласкал мою грудь и целовал так, что я забывала обо всем на свете. В ответ водила пальцами по его мощной груди, ощупывая тугие мускулы, перекатывающиеся под загорелой кожей, изучая их с радостью первооткрывательницы. Эти ощущения были так новы и так волнующи.
Кожа Алексиса пахла кедром и сандалом, а волосы его еще не высохли после купания. Он пришел ко мне, не забыв вымыться с дороги, — это удивило и поразило меня. Мне почему-то казалось, что хозяева не должны так заботиться о рабынях, тем более делать то, что им будет неприятно. Алексис мог бы заявиться в любом виде, даже потный и грязный после долгой дороги. Ведь это его комната и я…
Отныне я принадлежала ему целиком и полностью.
И все же он позаботился о чистоте собственного тела. И обо мне. Он не напал на меня, как голодный зверь, не сделал ничего, что было бы мне неприятно. Напротив, он ласкал меня так, что я буквально таяла в его руках.
— Ты нужна мне, Майлин… — шептал он, зарываясь пальцами в мои волосы. — Как ни одна другая женщина.
И я верила ему. Каждая частичка моего тела ныла, требуя продолжения чувственного пира. Грудь, живот, ноги и бедра — все это больше не принадлежало мне. Алексис завладел мной целиком и полностью. Он вновь потянулся к губам, при этом продолжая дразнить чувствительные соски шероховатыми подушечками больших пальцев. Сладкий стон вырвался из моей груди и затих где-то в горле Алексиса. Он провел по моим губам влажным твердым языком, заставляя их раскрыться. И я поддалась этому страстному напору. Язык Алексиса проник в мой рот, изучая и подчиняя. Я вцепилась пальцами в его плечи.
— Моя… — прошептал он и потянулся, чтобы снять с меня остатки одежды.
Я занервничала. В комнате было слишком светло — он бы непременно увидел мои бедра и позорное клеймо. А мне так не хотелось портить этот вечер.
— Пожалуйста… — всхлипнула я, удерживая сорочку на прежнем месте.
— Что такое, Майлин?
Я слышала его тяжелое дыхание. Алексис с трудом контролировал себя, глаза его потемнели, как небо в разгар бури. И все же он отстранился ненадолго, почувствовав мой протест.
— Не сопротивляйся, — попросил он. — Не заставляй меня вновь уговаривать тебя. Я уже не в силах сдержаться, разве не видишь? Не мучай меня больше, Майлин.
О, да, я прекрасно видела, как сильно его возбуждение. Восставшая плоть готова была порывать ткань штанов и вырваться на свободу.
Я нервно сглотнула и с трудом отвела испуганный взгляд от его ширинки. Подняла голову, заглянув в его глаза. Я все еще сидела на кровати, а он теперь возвышался надо мной, подобно каменному исполину. Грозному богу, наблюдающему за мной с высоты своего могучего роста. Я казалась себе особенно маленькой и беззащитной под его жадным взглядом.