1000 Первая дочь
Шрифт:
Жены вроде бы не было. По крайней мере, до нашего захолустья эта новость не дошла. Когда венчались монаршие особы, во всех городах Озиса объявляли трехдневные празднества. Закрывались ратуши, заводы и конторы мелких чиновников. Зато открывались храмы, и из них вытекали на улицу облаченные в праздничные одежды священники. Питейные заведения не закрывались до утра. В последний раз, когда женился пятый брат короля (кажется, на дочери визиря или его племяннице — я никогда особенно не интересовалась свадьбами), в нашей гостинице было полно народу. За три дня наши запасы вина и пива иссякли в бездонных глотках ярых гуляльщиков. Кстати,
О свадьбе или обручении Алексиса я не слышала. Но на прямо поставленный вопрос он не ответил. Как не сказал, для чего ему понадобилась модистка. И ювелир… Алексис ушел, не оглянувшись, и громко захлопнув за собой дверь. Я даже испугалась.
И растерялась…
И все же не выполнить приказ не смогла. Как только ушел Алексис, я бросилась одеваться. Платье бесформенной мятой тряпкой валялось в изножье кровати. Кается, это Алексис его туда зашвырнул. Или я сама?..
От воспоминаний кровь прилила к щекам. Я прижала к ним ладони, ощутив такой жар, будто лицо мое раскалилось докрасна, точно сковорода на огне. Совсем худо стало, как только опустила взгляд. На моих бедрах остались следы крови, смешанной с семенем Алексиса.
— Ох… — только и смогла выдохнуть я.
Глянула на кровать, и жар уступил место бледности. Признаться, я немного испугалась, заметив алое пятно на девственно-белой простыне. Нервно сглотнула и воровато оглянулась, будто боясь, что кто-то еще увидит следы моего падения. Я отдалась мужчине, не будучи замужем. Подтвердила, что являюсь всего лишь рабыней. Наверное, тем самым и заслужила участь, от которой так долго берегла меня Лагра.
Кровь…
Не думала, что ее пролилось так много. Но в тот момент была сама не своя, будто подпоенная возбуждающим зельем. И почти не почувствовала боли. Даже сейчас испытывала странное тянущее чувство внизу живота. Не жжение и даже не дискомфорт. Скорее непривычную пустоту. Но не потому, что лишилась невинности, вовсе нет. А потому, что тело мое жаждало новых ласк Алексиса. Он будто подарил мне крылья, показал невероятное счастье парить на седьмом небе. И сейчас мне отчаянно хотелось закрепить этот опыт.
— Какая дура!.. — решила я.
И, топнув ногой на собственную глупость, направилась в туалетную комнату. Там словно все было приготовлено для подобного случая: чистые полотенца, душистое мыло с экстрактом жасмина (уж я-то хорошо знаю, сколько оно стоит. Такое Магра даже любимой дочери покупала только по праздникам), а еще губка и флакончик с обезболивающим.
Снова покраснела. Кажется, менять свой окрас подобно хамелеону стало входить у меня в привычку.
Не думаю, что Алексис держал подобное средство от приступов мигрени. И даже не для обезболивания ран. Это он для меня припас, заранее предчувствуя, что понадобится. То ли у него часто бывала связь с девственницами, то ли Алексис просто проявил заботу. Я предпочитала думать о последнем. И обезболивающее использовала по назначению.
Обтерлась губкой и надела платье, сброшенное вчера с такой небрежностью. А после сняла с кровати простыню и скомкала ее так, чтобы не было заметно алое пятно. Хотела бросить в камин, но его не разжигали ночью. Нам с Алексисом было и без того жарко. Не потому, что погода который день стояла безветренная и солнечная. Засуху, кажется, испытывала я сама. И Алексис с радостью напитал меня своей влагой.
— Как же это…
В отчаянии
В любом случае показывать им свидетельство своего падения я не собиралась. Оттого крадучись, будто вор, выскользнула из комнаты.
И нос к носу столкнулась с Алексисом. Точнее, воткнулась лицом в его грудь. Практически впечаталась в него, не успев вовремя затормозить.
— Куда-то собралась? — насмешливо уточнил он, обнимая так, чтобы я и не думала отстраниться.
— Нет, — соврала, крепче сжимая скомканную простыню. — Вернее, да. Собиралась.
— Куда же? — все так же уточнил он. — Модистка еще не прибыла. Ювелир тоже. Или ты вышла встречать меня? А что это у тебя?
Он опустил взгляд и хохотнул, увидев предательскую ткань.
— Решила поступить по традиции и с помощью заклинаний приворожить меня? Боюсь, не сработает. Говорят, чарам поддаются только мужья, и то после церковного ритуала. Впрочем, ты можешь попробовать. Вдруг у тебя получится.
Ему было смешно. А мне — стыдно. А еще немного обидно: Алексис выставлял на смех не только меня, но и одну из главных традиций Озиса.
Глава 16
Майлин
— Мне нет нужды вас привораживать, — призналась я, отводя глаза в сторону.
И пусть чувствовала себя глупо и неуютно под его настороженным взглядом, не могла не возразить. Знаю, рабыням не положено говорить подобное. Но ведь Алексис сам сказал, что я не обычная рабыня. Лагра так долго убеждала меня, что можно перечеркнуть прошлое, забыть о том, где родилась и от кого. Я почти поверила. Даже не так: на какой-то период я уверовала, что могу быть свободной. Пусть в наряде горбуньи, но не рабыней.
Теперь мне сложно привыкнуть к новой роли. Магра не оставила мне выбора. То, что предложил Алексис — самое лучшее будущее, которое может представить девушка без рода и племени. Без документов и права распоряжаться собственной жизнью.
И все же где-то глубоко в подсознании я чувствовала себя уязвленной. Раненая гордость заставляла болезненно сжиматься сердце. Алексис взял меня не как свободную девушку, хоть и долго добивался моего расположения. Он сам провозгласил меня рабыней. Пусть и необычной. Как долго продлится его благосклонность, я понятия не имела. Говорят, любовь сильных мира сего похожа на шторм — она так же стремительна, пронзительна и прекрасна в своем буйстве. Но так же опасна. Я чувствовала себя утлой лодчонкой, выброшенной в бушующее море без весел и паруса. И слова Алексиса топили меня, я почти захлебывалась от горького счастья, которое подарил мне этот смелый и решительный мужчина. Воин, не проигравший ни одной схватки, в том числе любовной.
— Что ты этим хочешь сказать? — обхватив мой подбородок, он слегка приподнял голову, вынуждая смотреть ему в глаза.
В его взгляде было раздражение и… Страх?
Нет, я не поверила собственным глазам. Алексис не может испытывать это чувство, оно чуждо ему в принципе.
Нервно сглотнув, я сжала кулаки и призналась, стараясь не выдать обреченность, что испытывала в тот момент:
— Рабыня не может проводить подобные ритуалы. Мое имя не освящено в храме, а значит, ни один бог и ни одна богиня не ответят на мой призыв.