1001 день в Рио-де-Жанейро
Шрифт:
Дорога неуклонно ползет в гору. Сбоку остается старомодное здание старинного ресторана «Жоа», примостившегося на 200-метровом обрыве. Еще одна петля — и впереди вдруг открывается изумительный вид на гигантскую песчаную косу Барра-да-Тижука, отделяющую океан от большого озера. Не надо быть пророком, чтобы предсказать будущее этого района. Пройдет десяток лет — озеро будет засыпано, а на его месте вырастут десятки небоскребов. Извилистую, узкую, крутую дорогу, которой мы только что поднимались, заменит туннель. Проезжая туннелем, не полюбуешься океаном и горным пейзажем, но зато будет сэкономлено время. В конечном итоге все в этом мире сводится к одному — сэкономить время. Для чего? Но это уже другой вопрос.
Несколько крутых, широких петель — и наш автобус останавливается на площади, центр которой украшает старинный, повидавший виды трамвайный вагон — своеобразный памятник вчерашнему Рио. Здесь мы делаем пересадку на новый автобус, подкатываем к развилке дорог и поворачиваем направо. Океан остается позади. Мы едем вдоль реки, огибая подошву Гавеи. Собственно говоря, это не река, а протока, соединяющая океан с озером, которое мы видели с высоты перевала. На берегу расположилось несколько ресторанов. В их меню морские продукты: рыба, омары, черепахи. Река исчезает за стеной кустарника. Горы расступаются, и необычайной красоты долина открывается взгляду. Ровный изумрудный луг, по которому разбросаны редкие группы деревьев. Листьев не видно. Может быть, их и нет вообще? Есть стройные стволы, удерживающие облака невероятно ярких соцветий: желтых, оранжевых, красных, лиловых, белых. Скорее, это даже не облака, а большие клочья пены, нежной морской пены, насыщенной яркой радугой. Справа громоздятся горы. Слева, далеко впереди, угадывается озеро. И вся эта декорация под ослепительным ярко-синим небом. Впрочем, небо может быть и другим: голубым, розовым, черно-свинцово-лиловым при надвигающейся грозе, белесым, но всегда одинаково красивым.
Еще полчаса езды, и мы окажемся за пределами долины. Появятся дома, улицы предместий Рио — района Кашкадуры — одного из самых непривлекательных, скученных районов города. Здесь не увидишь ни парков, ни дворцов. Это район пролетарский, и на улицах его нечего делать искателям экзотики — иностранным туристам. Точно такие же районы — неотъемлемая часть любого капиталистического города.
Мы покидаем автобус задолго до конечной остановки и идем пешком под сводом цветущих деревьев. Мы хотим затянуть минуту прощания с ослепительной роскошью тропической природы. Шоссе окаймлено ярко-зеленой, выше человеческого роста травой. Она похожа на осоку, но гораздо мягче и сочнее. Чувствуется близость воды. Заросли обрываются — и перед глазами рябоватая поверхность большого озера. У берега приютилось несколько грубо сколоченных из фанеры и досок лачуг. Контрасты обладают большой силой воздействия. Бесконечная щедрость природы и предельная нищета человека, к сожалению, характерное для Бразилии сочетание.
На тропинке, рядом с шоссе, выстроилась шеренга странных деревянных фигур. Длинноногий жираф, словно прислушиваясь, склонил голову. Вот большая обезьяна, проткнутая длинным кинжалом. Ее морда искажена конвульсиями агонии. А это потешная фигура подвыпившего гаучо (бразильский ковбой). Нам нередко приходилось видеть и скульптуры из дерева, и поделки из корней и сучьев (теперь это модно), но здесь было нечто иное. Яркий, откровенный талант буквально рвался из этих наивных, но выразительных изделий. Тот самый талант, который не нуждается в рекламе и критике и который, как и крупные золотые самородки, встречается на земле крайне редко. Мы находились не в выставочном зале, не в музее и не в мастерской, а на пустынном раскаленном шоссе, соединяющем северную и южную зоны города. Сидевший в тени дерева человек заметил наше любопытство, поднялся и подошел к нам. Ничем не примечательный, бедно одетый крестьянин, лет пятидесяти.
«Нравится?»
Это было не по-бразильски. К незнакомому человеку здесь обращаются: «Добрый день, сеньор!»…
«Нравится?» Это был, скорее, не вопрос. И видно было, что спрашивающий не нуждался в ответе.
Потом мы стояли у дверей одной из лачуг и рассматривали вырезки из старых журналов — бразильских и американских. С помятых страниц на нас смотрели изображения скульптур, которые имели определенное «фамильное» сходство со скульптурами, стоявшими у шоссе.
Житель одного из самых бедных районов страны — Северо-Востока, безграмотный крестьянин-издольщик оказался божьей милостью наделен талантом. Талант был замечен. Появились отзывы в журналах. Работы мастера стали раскупаться. Появились деньги. Скульптор покинул свой Северо-Восток, переселился в Рио-де-Жанейро и… спился. Грустная и, к сожалению, довольно банальная история.
Распростившись с художником, мы продолжали свой путь. Все так же сияло над головой солнце. Деревья соревновались друг с другом в яркости цветов и сочности листьев. Ласково плескалось голубое озеро. Все было так и совсем не так, как полчаса назад. Словно в плавную, красивую и светлую мелодию ворвались ноты боли и грусти. Говорить не хотелось. Каждый из нас думал о судьбе человека, с которым мы только что расстались, об искусстве и о судьбах искусства. Почему же нам жалко тебя, проткнутая кинжалом деревянная обезьяна? Почему нам жалко твоего создателя, сидящего в компании своих творений у раскаленного шоссе, связывающего два различных района Рио-де-Жанейро?
Нас догнал и подобрал автобус, бегущий в Кашкадуру. В окна еще некоторое время кивали нарядные деревья, но вскоре они стали попадаться реже, а потом исчезли совсем. Замелькали огороды, заборы, дома. Дома прижались друг к другу и образовали улицу. Мы въезжали в пригород Рио — Жакарепагуа.
По музеям
Музеи — это прошлое. Остановленное время. Застывшая история. Мы хотим знать историю. Мы ходим по музеям. Их здесь много: Музей национальной истории. Музей республики. Музей города Рио-де-Жанейро, Национальный музей искусств, Дом-музей Руи Барбоза, Индейский музей. Музей современного искусства. Музей охоты и рыболовства, Музей геологии, минералогии и палеонтологии и даже Музей Банка Бразилии… Теперь все они вспоминаются как одно целое: зуб мамонта, скелет ящера, географические карты, портреты национальных деятелей, картины, запечатлевшие ответственные моменты истории, мундиры, чучела зверей, птиц и рыб, старинные монеты, грамоты, ленты, ордена, оружие, еще раз оружие, пыль истории и просто пыль.
Исторический музей
Больше всего запомнился исторический музей. Наверно, потому, что мы никак не могли в него попасть. При каждой очередной попытке мы рассматривали сквозь решетку закрытых ворот большую немецкую противотанковую пушку времен последней мировой войны и поодаль от пушки странное сооружение из кожи и стекла. Как оказалось потом (мы все-таки попали в музей), это была карета императора Педро II. Императоров в Бразилии было два, оба Педро. Первый из них был провозглашен императором в 1822 году под именем Педро I. Этот же год стал годом провозглашения независимости Бразилии, отторжения ее от метрополии — Португалии.
Император правил недолго. Портреты, мундиры, оружие… Ноты. Император — автор музыки гимна Независимости…
Отречение от престола. Изгнание. Смерть в Португалии, покинутой и вновь обретенной родине… в 1834 году, в возрасте 36 лет.
Педро I был португальцем…
Педро II — первый и единственный император-бразилец. Он родился в Рио-де-Жанейро в декабре 1825 года. В возрасте шести лет он был провозглашен императором. В 1889 году свергнут и изгнан… Мундиры, ордена, оружие. Впрочем, оружия и мундиров становится меньше… Модели машин, план застройки городов… Педро II, по свидетельству современников, был прогрессивный и умный политический деятель… Громадная, во всю стену, картина: «Последний бал империи 9 ноября 1889 года». Подъезд дворца на Фискальном острове, разъезд гостей. Паровые катера с огромными трубами. Тревога на лице императора, тревога на лицах гостей. Тревога в воздухе. Впечатляющая картина! Экс-император умер через два года после свержения, в Париже… Говорят, что в изгнании он не расставался с пригоршней красной бразильской земли.
Музей на улице Катетте. Красивое снаружи и неудобное внутри здание — личная резиденция президентов страны… Мундиры, ордена, шпаги… Впрочем, не только это. На пятом этаже осталась как экспонат спальня президента Жетулио Варгаса, одного из самых противоречивых и сложных политических деятелей страны. Ночной столик. Лист бумаги: «Я ухожу из жизни, чтобы войти в историю…»
Музей города Рио-де-Жанейро основан в 1943 году в здании, принадлежавшем политическому деятелю и дипломату маркизу де Сан-Виценти. Музей расположен в одном из самых прекрасных уголков города — в парке Гавея. Это никакой не парк, а большая долина, отгороженная от океана горой Два Брата. В музее много картин, воссоздающих важные моменты истории города, портреты всех губернаторов, предметы быта и т. д. Из окон музея хорошо видны районы Леблона и Ипанемы, и это, пожалуй, лучший экспонат.