1185 год
Шрифт:
Монастыри цепко держались за право убежища: любого преступника монастырь мог укрыть в своих стенах, и светская власть не имела права его забрать. Такой человек мог с помощью монахов добраться до побережья, там он получал малую толику денег и оказывался на судне, уходившем к берегам Франции, или мог остаться в монастыре, пока не минует опасность. В монастырях, которым было выгодно содержать беглецов, потому что они были даровой рабочей силой, скрывались тысячи людей, объявленных вне закона, некоторые из них частенько покидали стены монастырей, чтобы грабить и воровать, а затем скрывались там вновь.
Яркой иллюстрацией состояния дел в монастырях может служить канон клюнийского монаха Петра (середина XII века),
Некоторые пункты этого канона касаются гастрономических забав монахов. Например, такой: «Запретить монахам на третий день недели, по средам, есть диких уток и водяных курочек, ибо они относятся к породе птиц, хотя и плавают». Хитрость монахов, окрестивших уток рыбами, для того чтобы не оскоромиться, была весьма распространенной. «Запретить монахам принимать пищу более трех раз в день». Или о привычке к роскоши: «Запретить монахам носить украшения и драгоценные камни, а также содержать более двух слуг».
Ряд пунктов касался монашеского обета безбрачия. Петр Клюнийский прозрачно намекает на нравы в мужских монастырях, советуя: «Запретить оставаться с молодыми женщинами в ночные часы…», «Запретить монахам брать на воспитание обезьян…», «Запретить уединяться в кельях с послушниками под предлогом обучения их молитвам…».
Изобретательность тоскующей монашеской плоти была неисчерпаема.
И это дало основание Петру Клюнийскому, направившему острие своего гнева против бенедиктинцев, подытожить: «Обители, воздвигнутые благочестивым святым Бенедиктом для нравственного улучшения христианского общества, забыли святой завет основателя и превратились в блудища Содома».
Среди церковных мыслителей и князей церкви в те годы ширилось движение за очищение церкви от скверны, создавались нищенствующие ордены, основывались монастыри со строжайшими уставами.
Вскоре после своего назначения Бекет совершил поступок, удививший всю Англию.
Он явился в королевский дворец, который в отсутствие Генриха занимал его сын Генрих-младший, двенадцатилетний мальчик, боготворивший своего наставника. На Бекете, которого все привыкли видеть роскошно одетым, была бедная монашеская ряса, и подпоясан он был веревкой. Он вошел в зал, где за столом сидел его ученик, и положил на стол печать канцлера. Бекет сказал, что новый пост не дает ему возможности долее выполнять обязанности канцлера и он освобождает себя от них.
Мальчик ничего не понял, но придворные были встревожены.
– Обсудил ли господин архиепископ этот вопрос с королем? – спросили его.
– Нет, – ответил Бекет. – Но это не играет роли.
И покинул дворец.
В последующие недели слухи, один удивительнее другого, расходились по Лондону. Новый архиепископ все время постится и даже носит вериги. Он выбросил все роскошные одежды и питается сухим хлебом. Он приказал вынести из своего дома мягкую мебель, ковры и подушки и спит на голой скамье. Каждый день он приглашает за свой скромный стол тридцать нищих, моет каждому из них ноги, кормит и дает потом по пенсу. Он, лучший шахматист в Англии, выкинул доску и фигуры и заявил, что шахматы – греховное занятие, как и любая другая игра.
Затем Бекет начал действовать. И действия его были направлены на усиление церкви, то есть на ослабление государства. Первым делом он велел духовным судам рассмотреть все дела об изъятии церковных земель, начиная со времен норманнского завоевания. Суды быстро доказали незаконность изъятий, и Бекет велел новым владельцам вернуть земли, а так как те сопротивлялись, некоторые из наиболее упрямых баронов были немедленно отлучены от церкви, что представляло в те времена нешуточное наказание.
Генрих, узнав об этих событиях, поспешил в Англию. Он не хотел в них верить. Томас Бекет встречал его на берегу. Генрих был поражен, увидев, как его друг изменился за какие-то несколько месяцев. Он постарел лет на десять и страшно похудел. В сорок четыре года Бекет казался стариком. Он смотрел на короля в упор. Это был взгляд врага. Генрих понял, что слухи, поразившие его, правдивы. Не разговаривая с архиепископом, он тут же направился во дворец. Он был зол на себя за то, что не раскусил канцлера раньше. Он потерял слугу и приобрел соперника, тщеславие которого было равно его собственному.
Попытки короля разубедить старого друга, помириться с ним ничего не дали. Тогда Генрих начал борьбу с архиепископом. И первым делом ударил по его карману. Он приказал Бекету отказаться от духовных постов, которые приносили ему немалые доходы. Бекет отказался от постов. Король назначил настоятелем находившегося по соседству с Кентербери монастыря распутного и бессовестного норманна Клерамбо, о котором было известно, что в окрестностях этого монастыря у него насчитывалось не меньше дюжины незаконных детей.
Затем король потребовал отмены духовных судов, которые были на редкость пристрастны и открыто покровительствовали преступникам в рясах.
В ответ на это Бекет разрешил знатному норманну Филиппу де Бруа, убившему отца обесчещенной им девушки, спрятаться в монастыре, что было открытым вызовом королю. Действительная вина рыцаря никого не интересовала. Бекет желал доказать силу церкви, король – силу государства. Победил Бекет: рыцаря судил духовный суд, и тот отделался штрафом.
Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Генриха. Он буйствовал во дворце, крушил посуду и мебель, катался в ярости по полу и рвал на себе волосы. И именно в тот день он сказал так, чтобы слышали все: «Отныне между нами все кончено».
Кентерберийский собор
Страна разделилась.
Знать, кроме тех баронов, что были обижены королем, приняла сторону Генриха. Бекет мог рассчитывать на поддержку в городах.
В этом конфликте с самого начала был весьма ощутим социальный аспект. Бекет был простолюдином, горожанином, представителем нового слоя, приобретавшего в Англии все большее значение. Хотя он формально не защищал права крестьян и горожан, а выступал за монахов, репутация которых была невысока, в нем фокусировалась сила, способная бросить вызов аппарату угнетения, с которым в глазах народа ассоциировалось государство. Он бросал вызов королю, его спесивым баронам и корыстным шерифам. Церковь, несмотря ни на что, была представительницей Бога, а значит, защитницей. Бекет олицетворял собой церковь воинствующую, стоящую на страже справедливости; и пусть справедливость была односторонней, она существовала. И поэтому слава Бекета, легенды о его святости распространялись по стране. Бекет становился кумиром народа, а это бесило не только Генриха, но и верхушку английской церкви, тесно связанную с феодальной элитой.
Конфлит между Томасом Бекетом и Генрихом II. Иллюстрация из рукописи
Конфликт между королем и архиепископом был не только внутренним делом Англии. За ним внимательно наблюдали враги и союзники. В первую очередь король Франции Людовик VII и Александр III, проведший свой на удивление долгий срок на папском престоле в борьбе с римским народом, германским императором Фридрихом Барбароссой, сицилийскими норманнами, итальянскими городами, еретиками.