12 маленьких радостей и одна большая причина
Шрифт:
– Это твой окончательный ответ? – немного разочарованно протянул Габриэль, внимательно следя за моей реакцией. Видимо, она его не разочаровала.
Мне оставалось только молчать, в который раз за этот день впадая в полный ступор. Ответить «да» не поворачивался язык, а сказать «нет» не позволяла гордость. Тупик, выход из которого не так-то просто отыскать. Поэтому я просто уставилась на мужчину, не в силах сказать хоть что-либо. И он истрактовал это по-своему.
– Ну вот и замечательно. Самое главное я услышал, мы можем идти дальше, – лучезарно улыбнувшись, сказал Габриэль
– Постой, ты не так меня понял, я… – начала сопротивляться я, но встретив на себе насмешливый взгляд вновь посветлевших глаз, замолкла.
– Я все понял правильно: ты боишься, что я заставлю тебя отказаться от самоубийства, но то, что по уши влюбилась, тебе скрывать сложно. Все верно, Иззи? – легонько щелкнув меня по кончику носа, засмеялся Габриэль. Я чуть не задохнулась от смущения, но перечить не стала – это слишком бессмысленно, ведь мы оба знаем правду. Да и послушал бы он мои лживые возгласы? Вряд ли.
– Ты ужасный засранец, – констатировала я, пытаясь поспеть за несущимся вперед ангелом.
– Я знаю. И тебе это нравится больше всего, верно?
– Прекрати так делать! – недовольно взвизгнула я, уворачиваясь от несчастного прохожего, попавшегося нам на пути. Да уж, теперь этот коренной парижанин будет еще больше ненавидеть американцев, «грязных и неотесанных неандертальцев с запада». Что уж поделать, традиции и стереотипы.
– Как «так»? – задорно спросил Гейб, наконец замедляя шаг.
– Ставить меня в неловкое положение! Ты можешь хотя бы пятнадцать минут не издеваться надо мной?
– Милая, я даже не начинал. Я всего лишь постоянно констатирую факты и абсолютно не понимаю, почему это тебя обижает. Нехорошо обижаться на правду, Изабелл, – мило улыбнулся мужчина и, крепче сжав мою руку, вновь помчался вниз по улице.
– Ладно, это уже бесполезно… Позволь поинтересоваться, куда ты меня так усердно тащишь? – устало проговорила я, смирившись со своей участью. Вырываться, кричать и отбиваться было бесполезно, мне оставалось только плестись следом за своим сумасшедшим спутником.
– Что значит «куда»?! Побывать в Париже и не увидеть Нотр-Дам де Пари – глупость чистой воды. И у нас все еще есть время, чтобы это исправить…
– Боже мой, за что мне такое наказание?! Мало того, что нам нужно преодолеть четыреста две ступени, так еще и по восемь евро вытрясли, сволочи французские! – причитала я, едва переставляя ноги. Позади было уже двести пятьдесят ступенек, но это едва больше половины, что совсем не радует. Еще и голова начинает кружиться, да и огромное количество мороженого, любезно впихнутого Гейбом в мой несчастный желудок, уже просится назад. Да уж, миссия «Впихнуть невпихуемое» выполнена, а вот удержать все на своих законных местах довольно проблематично. Кошмар.
– Так, отставить жалобы, рядовой Винтер! У нас наполеоновские планы по покорению Парижа, а ты сдалась при виде какой-то несчастной лесенки? Что за позор! – театрально всплеснул руками Гейб и продолжил яростно подгонять меня.
– Ты же архангел, давай телепортируемся на самый верх, тебе же ничего не стоит это сделать, – слезно заумоляла я, пытаясь
– Еще чего! – точно, решительно ничего. – Чем труднее дастся тебе восхождение, тем сильнее ты будешь ценить то, что получишь после. Так что молчи и поднимайся.
35 ступенек спустя…
– Ге-е-ейб, – заканючила я, чувствуя, что ноги, непривыкшие к таким длительным пешим прогулкам, окончательно немеют. Тяжело вздохнув, Габриэль повернулся и уставился на меня с укором:
– Что опять?
– Я устала и дальше не пойду. И если я умру здесь в одиночестве от голода и физического переутомления, это будет на твоей гадской совести.
Смерив меня недовольным взглядом, мужчина резким движением подхватил меня на руки, сразу же получив звонкую затрещину.
– А ну поставь меня на место, небожитель чертов! – закричала я, распугивая остальных смельчаков, решившихся подняться на смотровую площадку. Я так и продолжала истерично дубасить ангела по спине, пока тот не поставил меня обратно на пол.
– Чего ты верещишь, как сумасшедшая? Я тебя всего лишь на руки взял, а визгу как при расчлененке, – запричитал архангел.
– Так не смей меня поднимать на руки без разрешения! Сама как-нибудь справлюсь, – гордо заявила я, с остервенением метнувшись вверх по ступенькам.
49 ступенек спустя…
– Ге-е-ейб…
– Что?
– Понеси меня.
Четыре истерики, девятнадцать многозначительных вздохов и шестьдесят восемь ступенек спустя…
– Господи, как же здесь красиво, – пролепетала я, когда мы наконец взобрались на смотровую площадку.
С этого места открывался один из самых красивых видов на Париж. Красивее только с вертолета и на вершине Эйфелевой башни…
Светло-сиреневое небо слабо освещалось прощальными солнечными лучами, словно акварелью окрашиваясь то в нежно-розовые, то в пурпурно-синие тона. Внизу можно было увидеть толпы спешащих куда-то парижан, которые собирались насладиться последними часами воскресного дня, чтобы в понедельник не пришлось вздыхать о бездумно потраченных выходных. Кто-то спешил на вечерний спектакль, кто-то собирался посетить любимый ресторанчик, а кто-то просто неспешно прогуливался по посвежевшему городу, укутывающемуся в мягкую пелену сумерек. Столько сотен людей, и у всех своя особенная программа на этот кажущийся совершенно обычным вечер. Но мы все знаем, что в Париже по определению не бывает обычных вечеров. В этом и состоит прелесть особенных мест, как этот Город Света.
– Завораживает, не правда ли? – раздался тихий полушепот Габриэля за моей спиной. От неожиданности я едва заметно вздрогнула, поскольку полностью погрузилась в созерцание вечернего Парижа и начисто забыла обо всем, что меня окружало. И голос Габриэля весьма некстати ворвался в мой маленький кокон, разорвав хрупкое и уютное единение с городским пейзажем.
– Да… Завораживает, – негромко произнесла я, разглядывая стремительно сгущающуюся темноту. – Знаешь, мы уже целый день здесь, но все еще не видели Эйфелевой башни. Это, по меньшей мере, странно, посетить Францию и не увидеть ее символа вживую.