12 смертей Грециона Психовского
Шрифт:
***
Над плещущимся океаном солнце мерещилось апогеем всех отражений, центром лабиринта кривых зеркал – мерцающий гранатовый шар постепенно утопал за линией горизонта, смешиваясь со своим же отражением на воде, окрашивая волны в цвет малинового сиропа и разбивая свет на осколки, утопающие где-то глубоко на дне.
Аполлонский, а за ним и Психовский, ахнули бы, увидь они такое прямо сейчас. Но в баре на лайнере «Королевы морей» этого великолепия видно не было, поэтому гости дивились только незатейливым интерьером в неоново-морской тематике с одной обязательной святящейся русалкой на стене.
И не то чтобы друзья были алкоголиками, или игнорировали природную красоту –
Вот и сидели, утонув в мягких диванах, потягивая кто что: Психовский – коктейль, Аполлонский – вроде как, если смотреть со стороны, виски.
– … я дивлюсь тебе, – продолжил Федор Семеныч беседу, начало которой безвозвратно потеряно. Говорить приходилось громко, чтобы перекричать назойливую техно-музыку. – Вот хорошо, что ты такие Рыбы, которые рвут и мечут все вокруг, несясь к цели, пусть и со своим вечным «ой, а я сомневаюсь!». А что было бы, будь ты ровно противоположным видом Рыб – и даже не думай сейчас шутить про Немо с Дори. Короче теми Рыбами, которые бесконечно ленятся и ничего делать не хотят. Посмотрел бы я на такого тебя.
Нужно сделать важное замечание, потому что от постоянных астрологических замечаний художника может треснуть голова – Федор Семеныч не был безумным фанатиком-сектантом, который верил только в звезды, читал по тридцать гороскопов на дню и каждое утро начинал не с похода в булочную, а с похода к гадалке в тюрбане. Просто Аполлонский, исходя из своего жизненного опыта и всяких причуд, считал, что астрология – вещь не такая уж глупая и бесполезная, и зачастую она действительно работает – конечно, это не значило верить первому попавшемуся на глаза гороскопу, где и тэт-а-тэт с Калипсо могли пообещать. Но если Грецион Психовский верил в силу созвездий лишь потому, что в это верили Шумеры, а Шумеры – это такой гарант качества, что попробуй с ними поспорь, то Федор Семеныч взирал на проблему более приземленно и с меньшей магическо-мистической коннотацией.
– Даже я не до конца понимаю, какие я Рыбы, а ты вон все знаешь, – улыбнулся Грецион, – Если бы я был такой ленивой Рыбой, то не поехал бы с тобой ни к драконам, ни по островам, а просто бы валялся и занимался ерундой – хотя, сейчас такое кажется сущим наказанием. И все же очень заманчивым, с какой-то стороны. Вообще, знал бы ты, откуда Рыбы пошли и что значат… Это очень интересно и весело, но не веселее Козерога, конечно 6 .
Аполлонский махнул рукой – мол, расскажешь другой раз – и допил наполовину полный (именно так!) стакан. Психовский тоже сделал глоток коктейля, оставаясь в трезвом уме, хотя нотки алкоголя уже начинали покалывать в голове.
6
Небольшой экскурс, который Грецион с удовольствием рассказал бы в другой ксерокопии: знак Зодиака Рыбы был связан с богом Энки (Эа) – богом мудрости. Вода традиционно ассоциировалось с мудростью и знанием, а потому и с Энки. К тому же, во время Зодиака Рыбы, висящего в небе, разливались реки. Бонусом к этому – по шумерским мифами именно Энки создал пресные воды из своего семени. Козерог тоже ассоциировался с этим богом. По одной из версий, рыба смешалась с козлом, т.к. на печени козла гадали жрецы, гадание – это мудрость, ясновиденье. Рыба туда добавилась по описанным выше причинам.
– Я думаю, – откинулся художник на спинку дивана, – что сейчас мы дошли то того состояния, когда можно поговорить о твоем Вавилонском Драконе. Просто если ты сошел с ума, отправлю тебя в психушку прямо сейчас, а то начнешь еще ночью ходить сюда и пить с призраками, а не со мной.
– Я готов говорить о нем в любом состоянии, – для уверенности Грецион сделал еще глоток, потом неуверенно помешал остатки на дне стакана, решаясь начать разговор. – Если он не мерещится мне наяву. Ты знаешь, что я не вижу ничего странного в его существовании как таковом – а почему бы и нет? Так даже интереснее. Но меня пугает, что он мерещится мне, и я не могу понять, настоящий он или нет.
– Если бы ты выступал перед роем ученых, тебе бы уже давно вызвали скорую.
– Предварительно освистав, – добавил Психовский. – Я был бы очень рад увидеть и погладить такого дракона, но если он настоящий, то как-то уж резко объявился. А еще, в последнее время мня как-то дурновато, я не в своей тарелке, и что-то слишком часто меня одолевает дежавю
– О, де-жа-вю, де-жа-вю, – по-французски просмаковал Аполлонский. – Феномен, суть которого науке до конца не известна и, чую я, известна не будет, пока мы лезем в космос, хотя столько всего непонятного прямо под носом. Но, друг мой, де-жа-вю отлично лечится! Чем мы сейчас и занимаемся.
Аполлонский подлил себе виски. Друзья чокнулись.
– М, – пришла мысль Федору Семенычу, пока он пил. – Как там, кстати, звали твоего Вавилонского Дракона? Ну или зовут. У меня вылетает постоянно…
– Сирруш, – должен был сказать Грецион Психовский, но в этом оттиске его опередили.
Профессор и художник повернулись на голос. Там стоял вытянутый и тонкий, как гладильная доска, китаец в строгом черном костюме – после общения с иностранными студентами, Грецион и Федор Семеныч, люди уже опытные, могли сразу отличить китайца от корейца и японца, что у простых смертных получается редко, и часто незнание это рождает кучу конфликтов.
Говорил китаец по-английски – Психовский с Аполлонским китайского как раз и не знали.
– Я предпочитаю произносить с одной «р», так немного проще, – недоверчиво посмотрел на подошедшего профессор.
– Прошу прощения, – извинился китаец, – что так спонтанно врываюсь в вашу беседу, это очень невежливо, но достопочтимый господин Сунлинь Ван попросил меня перевести ему вашу оживленную беседу, а когда услышал от меня о Вавилонском Драконе, очень заинтересовался вашим разговором, пожелав присоединиться, если вы позволите.
Этот массив текста китаец-переводчик отчеканил почище, чем заучивший мантру брахман.
– А господин Сунлинь не хотел бы… – начал было художник, но остановился.
Из-за спины тощего китайца, словно выйдя из своего карманного измерения, появился еще один – только на этот раз низенький и очень старенький, лысенький, одетый в упрощенный вариант национального костюма. Аполлонский, как художник, ждал еще традиционной бородки а-ля Конфуций, но разочаровался – бородка-то была, но скорее козлиная, чем благородная конфуцианская.
– Ах, теперь я понял, – закончил Федор Семеныч.
Сунлинь Ван пробормотал что-то на китайском – переводчик согнулся, пружиной выпрямился и проговорил:
– Господин Ван просит прощения за то, что не показался сразу, и предлагает угостить господ напитками за такое ужасное с его стороны поведение.
– Бросьте, – махнул рукой Грецион. – Давайте сначала мы вас угостим. Ну присаживайтесь, чего уж там, поговорим о Вавилонском Драконе Сируше, раз хотите.
Почему-то здесь профессор даже не сомневался – просто чувствовал, что поговорить надо.