12 смертей Грециона Психовского
Шрифт:
Следы попадались все чаще.
Вскоре, размытое движение повторилось – на этот раз Психовский различил силуэт существа, сам себе по началу не поверив. Сперва метающийся призрачными бросками силуэт напоминал просто дракона-комодо, а они умеют не только лежать, но и бегать, это профессор знал, ничего удивительного в этом не было. Но Психовский разглядел нечто особенное в мотающемся звере, нечто, напоминающее Грециону древнее существо, скорее даже мифологическую тварь, сошедшую с фресок… и эта метающаяся тень абсолютно точно могла похвастаться рогом.
До Психовского дошло, что это за зверь такой, и внутри запели
В этом оттиске реальности – одном из многих – профессор незамедлительно кинулся вперед, не обращая внимания на вполне человеческие следы, да и вообще ни на что, кроме прорисовавшегося в голове изображения зверя. Грецион наступил на что-то и уже успел проклясть пресловутые корни, которые здесь так и норовили поставить подножку, чтобы листы высоких деревьев дружно захихикали.
Но это был отнюдь не корень.
Психовский, сам того не заметив, в этом оттиске наступил на хвост отдыхающего в траве дракона-комодо. Тот, хоть и уменьшился давеча от возгласов профессора, разозлился – еще бы, кому такое понравится. Рептилия решила действовать – не перевелись еще на земле комодской смелые потомки динозавров.
Профессор даже ничего не успел осознать, а огромная ящерица с молниеносной для себя скоростью и бешеной силой прыгнула на Грециона, сжав мускулистые челюсти на его шее. В глазах у того потемнело, кислород будто бы перекрыли, а мир все отдался и отдалялся…
Перед тем, как провалиться в никуда, профессор увидел ту тварь с тысячи фресок – он так и не понял, напала ли на него она, или просто наблюдала за всем издалека, но в память врезались ее глубокие глаза без дна, завораживающие, хватающие и забирающие.
И Грецион Психовский умер.
Рыбы. Глава 3. Причуды старого китайца
…месяц Ячмень
в небе Рыбы
тока равнины наполняются,
на нивах широких серпы не ленятся
месяц радости сердца Эллиля
месяц Эа…
Из «Астролябии В»
– Кажется, это где-то уже было, – пробубнил профессор Грецион Психовский, замедлив шаг и остановившись.
В этом оттиске под ногами хрустнула обычная ветка.
Голова потяжелела от до тошноты противного чувства дежавю, которое имело свойство падать как снежный ком на голову, утяжеленный свинцовым ядром – профессор и в целом чувствовал себя как-то не очень, а тут еще и эта непонятная гадость решила: гулять так гулять.
Грецион помотал головой в поисках скользящей тени, но ее уже и след простыл – вот и думай, то ли умом тронулся, все-таки возраст уже, пора и в сумасшедший дом, то ли просто поддался мимолетной игре света и тени, они – те еще шутники.
Про следы на земле профессор словно и забыл.
Постояв еще немного, не заметив более ничего интересного и избавившись от колючего, как стальная стружка, осадка после дежавю, Психовский развернулся и поспешил прочь из леса, слегка расстроившись – можно было забрести еще глубже, но профессору было откровенно лень.
Вот тебе и остров Комодо – трава, драконы и какие-то леса без намека на интересности и древние постройки.
Но если бы то, что так наивно мелькало вдалеке, оказалось реальным, если бы он увидел это – вот тогда дела приняли бы интересный оборот. Но, как там стали говорить в народе? Не сфотографировал – не было. А раз уж не увидел – тем более.
Аполлонский наконец-то переместился в пространстве, но не слишком сильно – если бы не следы на мокром песке, никто бы и не заметил этого передвижения. От одного ящера художник перекинулся к другому, лежащему неподалеку – видимо, Федор Семеныч собрался перерисовать каждую особь на острове, чтобы уж точно удовлетворить художественные потребности.
Карандаш выводил каике-то безумные острые линии, которые неведомым образом собирались в рисунок – всегда так только кажется, что все это ерунда, легкотня: что такого, скажите на милость, в этих рисунках? Пара линий тут, пара там, и все они до ужаса простые. А когда садишься и принимаешься эти простые линии чертить самостоятельно, собираются они максимум в «палка-палка-огуречик», при этом человечка в итоге не выходит – скорее какой-то монстр из ночных кошмаров, таких жутких, какие не снятся даже потусторонним сущностям.
В блокноте же Федора Семеныча вырисовывался новый дракон, похожий на лежавшего ящера (идеальная модель!), но вот только раза в три больше, с крыльями, зубищами и потоком пламени, вырывающимся из глотки. На листе уже начала появляться и какая-то башенка, ставшая жертвой нарисованной струи огня.
За все это время Аполлонский ни разу не закурил – непонятно, как, прямо-таки настоящая фантастика. Видимо, держался, не хотел портить драконам свежий воздух, а то приучатся нюхать дым и будут потом таскать у туристов сигареты. Ну и от работы художнику тоже отвлекаться не хотелось.
– Если бы они и правда плевались огнем, было бы куда интереснее, – Психовский заглянул через плечо Аполлонского.
Рука дернулась – следом за ней карандаш, а следом и линию, словно опьяневшую, занесло куда-то не туда.
Аполлонский надулся и полез за ластиком.
– Ты бы хоть предупреждал, – буркнул художник. – Как погулял?
– Да никак, твои драконы – скука смертная
– Ты сам недавно восхищался ими… Эх, Рыбы-Рыбы, двойственные натуры.
– Это не отменяет того факта, что смотреть на них и только на них столько времени – скукотища. И Рыбы тут не при чем – гороскопы, знаешь ли, работают слегка не так.
– Ну это мы с тобой потом еще обсудим, не боись. Тут, кстати, говорят, есть белки летяги, или кто-то там еще летающий. Тебе стоило зайти поглубже в леса…
– Все одно и тоже, да к тому же, мне очень лень. – вздохнул Психовский. – Правда, я тут нашел…
Федор Семеныч даже остановился, поднял голову и поправил шляпу.
– Что же? Неужели древний обелиск или статую забытого всеми бога?
Психовский хотел рассказать об увиденным им существе, но как-то засомневался, заметался из стороны в сторону – в этом оттиске с ним такое происходило от случая с случаю, когда надо было сделать или решить что-то действительно важное… но вопрос был в другом: а видел ли он того зверя вообще? В этом профессор тоже сомневался, а потому, подумав – этот процесс в его голове всегда пролетал на скорости японского поезда, – решил промолчать.