12-й Псалом сестры Литиции
Шрифт:
Что тут вообще делать?!
Сотового нет.
Интернета нет.
Книг нет.
Пить нельзя.
Мясо нельзя.
Женщин нельзя.
Даже выйти нельзя.
После неудачного изгнания, меня признали свихнувшимся, юродивым, а, значит, отмеченным Богом и достойным усиленного внимания со стороны монашек. Еще и упырь Преподобный предупредил, что мне требуется «прощение, сочувствие и понимание». Спасибо, брат, теперь меня стерегут двадцать четыре на семь, без выходных и праздников.
Я тихо еду с катушек и тщательно готовлюсь умереть.
Свыкнуться с судьбой? Приноровиться к колготкам? Прожить счастливую жизнь монашкой?
Не смешите мои гетры! Где вы видели счастливую монашку? Ну, разве что в порнухе.
Алиса, подбери-ка мне самые приятные способы самоубийства. Что бы быстро, легко и эффектно.
Следуя логике перерождения, вспомнившейся пока перебирал молитвы ко всем подряд Богам, идолам и божествам – умереть, значит переродиться в следующем теле. Умру тут, воскресну в реальности.
Или не воскресну.
Все лучше, чем черно-белая идиллия нетронутых баб.
Но по направлению к вечному покою меня преследуют сплошные неудачи.
Попытался повеситься на простыне – сломал крюк для подсвечника. Получил по голове камнем с этим самым крюком и обжегся воском. Теперь у меня есть полочка, куда можно телик поставить. Да электричества нет.
Попытался утопиться, нырнув во дворе в фонтан. Ушел вроде с головой, но вытащили, сволочи. И даже простудиться не дали. Лукреция сама раздела и натерла спиртом.
В тот день был шанс напиться. Но небольшой. Сильно ли налакаешься с площади собственного тела?
Попытался выпрыгнуть в окно – оказалось у Лукреции хватка жестче, чем у трех сросшихся Тайсонов.
Да еще этот тотальный контроль. Нет ничего хуже, чем что-то для твоего же блага.
Ой-ей, а вдруг я бессмертен?! Не дай ты Бог!
Обычно, я не расстраиваюсь по таким пустякам, но перспектива пожизненного заключения в четырех стенах радужной совсем не кажется. Причин радоваться тоже не вижу, разве что бомбически вкусная жратва, особенно если добавить в нее мясо.
Где-то после сорок третьей попытки заколоть себя вилкой, меня посещает совсем молоденькая сестра Симона. От нее пахнет весной и капелью. Даже не верится, что она тоже лысая под балаклавой. На моей поляне, кстати, волосы заколосились. Пока редкими и тонкими побегами. Кожа под накидкой чешется просто зверски. Оказывается, девочки бреют маковки до зеркального блеска.
И кто после этого извращенец?!
Кстати, они бреют еще что-нибудь?
Черт. Я так до дембеля не доживу!
– Вас вызывает настоятельница Аврора! – кричит девушка, отмахиваясь от моих объятий.
Аврора – это Заведующая монастырем столетняя старушка. Сущая мать Тереза.
– Всегда я к вашим услугам, – всё-таки умудряюсь чмокнуть прелестницу в щечку, от чего Симона возмущенно ахает и бессильно оседает на мою кровать. Просто поле несорванных ромашек.
И почему я без своей волшебной палочки?! Такую Алохомору бы ей наколдовал!
– Сам дойду, не трудись, милая.
И добавляю контрольный поцелуй в носик. Это позволяет покинуть келью и пройтись по монастырю без конвоя. Даже не теряюсь. Сестра Лукреция уже у настоятельницы, о чем на весь этаж оповещает ее возмущенный голос:
– Она не молится! Постоянно ругается. Трогает меня. Да что меня! ВСЕХ! Пришлось запретить ей мыться со всеми! Ваши методы не помогают, Преподобный!
Вот тебе на. А я думал, мы с ней душа в душу ладим! Уже три недели как она меня отмаливает каждый день. А тут такая подстава. Засланный казачок-то оказался!
– Она постоянно зовет черта и дьявола! Говорит непонятными… – доносится продолжение.
– Не стоит поминать лукавого…
Ого! Узнаю голосок.
– Не стоит поминать сестру Литицию, а с лукавым мы как–нибудь справимся! – фыркает Лукреция.
Я давлюсь от смеха и, решив, что подслушивать дальше не стоит, стучу в приоткрытую дверь.
Старушка Аврора тихо посапывает за своим столом. Запах резких духов, обычно следовавший за ней повсюду, сегодня перебит манящим ароматом табака. Рядом стоят три кресла. В одном уже устроился Преподобный. Около второго Лукреция нервно кусает губы.
– Благослови вас отец всемогущий, – растягивая слова как в песне, здоровается Святоша.
– И тебе здорово, Константин! – пожимаю ему руку. Как настоящему мужику.
– Отец Константин, – Пытается вырваться он.
– Кхм. Дмитрий, Черкесов Дмитрий, – отвечаю, усугубляя захват. Нежная длань гостя белеет. Не такой уж он и силач.
– Все еще думаете, что вы мужчина? – тычет свободной рукой на кресло Костик.
Не просто думаю, я и есть мужчина. Самый настоящий. Не то, что некоторые в красных плащах.
Отпускаю клешню Преподобного и, почесав затылок, киваю на дымящийся окурок, что лежит в пепельнице. Кто это тут у нас нарушает?
– Конечно. Не угостите ли сигарой?
– Вы же не курите, – сдавлено говорит Лукреция.
Святоша трет ладонь, выдаёт сигару и даже спички протягивает, но лицо спокойное. Просто Ленин в Мавзолее.
– Что еще я не делаю? – интересуюсь, с наслаждением попыхивая. Ого. Не коньяк, но хоть что-то. Сигареты, кальяны, стики и вейпы – все это детские игрушки. Сигары – вот настоящая эстетика табака.