13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь
Шрифт:
Каждая из его миниатюр являла собой верх пародийного мастерства. При этом ему удалось не оскорбить ничьих чувств, он так беззлобно посмеивался над слабостями и недостатками своих в сущности добродушных земляков, что многочисленные представители демонической диаспоры хлопали громче всех.
Мои ответные выступления вряд ли заслуживают здесь подробного описания, хотя мне и удалось не ударить в грязь лицом. Шесть из одиннадцати раундов остались за ним, но по сумме баллов он не на много меня обогнал: у него прибор все время показывал
А потом нами овладела усталость. И публикой тоже. Нам обоим пришлось срочно сократить свои выступления, чтобы дать себе возможность чуть-чуть отдышаться и собраться с фантазией. Внимание и заинтересованность зрителей заметно ослабли, в зале поднялся шум. Многие выходили, чтобы пополнить запасы кукурузы и пива.
Поэтому в следующих двенадцати раундах мы оба не блистали, стрелка прибора ни разу не перевалила за цифру «пять». Истории все больше порастали бородой, а аплодисменты становились все жиже. Мы, не сговариваясь, прибегли к одному и тому же трюку — новому исполнению старого репертуара, травили известные байки, вяло перебирая одну тему за другой, стараясь беречь свои силы, как выдохшиеся боксеры, которые несколько раундов кряду висят друг на друге.
В следующих двенадцати раундах мне снова удалось обрести почву под ногами. А вот Нусрам Факир заметно скис.
Резервы. Я начал понимать, почему Смейк так настойчиво просил меня проиграть. На длинных дистанциях разница в возрасте, хочешь не хочешь, дает о себе знать. Я явно находился в лучшей физической форме, был моложе, мог дольше держать дыхание и имел более эластичные связки. Выплывшие наружу (естественно, заметные только профессиональному глазу) недостатки Факира привели меня в состояние эйфории. В общей сложности мы провели уже около шестидесяти раундов, набрав приблизительно равное количество очков. Я снова вошел в раж, истории сами собой приходили на ум, как во время моего первого поединка с пещерным троллем. Мало того, идеи в таком количестве роились у меня в голове, что мне приходилось объединять их по нескольку в одну, легкомысленно растрачивая материал, которого при других условиях хватило бы выступлений на пять. Публика тоже оживилась.
В общем-то это не шло ни в какие ворота — проявлять такую расточительность в отношении своего собственного репертуара, но что поделаешь, у меня было такое ощущение, что я открыл золотую жилу своей фантазии, и чем дальше я ее разрабатывал, тем бездоннее она становилась.
Я рассказывал о своих приключениях на острове Сирен, об уникальной способности выдувать из куска дерева чудесные вещи, о зубце, украденном мною с короны Нептуна, о лифте, в котором я ездил к центру Земли, о том, как собирал крокодиловы слезы на Амазонке, и о северном сиянии, которое лично рисовал на небе хвостом оседланной мною кометы. Я раскрыл публике секреты своей профессиональной деятельности, ведь я был и звездных дел мастером, и врачевателем икоты, и стражем экваториальной линии, и подводным полицейским, и парикмахером волн, и дирижером приливов. Я доверил им свой самый главный секрет — это именно я посолил океан, заморозил Северный полюс и засахарил Сладкую пустыню.
Я заливался соловьем, размахивал лапами, гримасничал и кривлялся в своем кресле так, что вернувшая наконец способность веселиться публика хохотала до изнеможения. И мои старания были оценены по достоинству. Стрелка прибора ни разу не опустилась ниже девяти баллов.
Нусрам тем временем еще больше сдал. Его истории и способ их представления все еще были на высоте, любой начинающий гладиатор позавидовал бы таким выступлениям, но мне как профессионалу было ясно: он экономит силы, значительно сократив движения, эмоции и жесты.
Мои силы тоже оказались не бесконечны, и понимание этого обрушилось на меня как снег на голову. Семьдесят пять раундов остались позади, перевес в мою пользу насчитывал не менее десяти. Начинать следующее сражение предстояло мне, и тут я почувствовал, что не могу раскрыть рта, от слишком долгого усердного говорения мой голосовой аппарат вышел из строя, в горле пересохло, язык распух и стал шершавым будто наждак. Но хуже всего было то, что такая же засуха наступила у меня в голове.
Там не осталось ни одной мысли.
И тут Нусрам задал мне жару.
Этого я от него никак не ожидал. Оказывается, все это время он водил меня за нос, преспокойненько дожидаясь своего часа и экономя силы для решающего броска. Я попался на удочку, как какой-нибудь неопытный новичок, лучшие свои идеи бесцельно растратил в предвкушении скорой победы, а он приберег свои на потом и теперь блистал ярче, чем в начале дуэли.
Я не учел двух вещей. Во-первых, грандиозного опыта, накопленного им за время своей гладиаторской карьеры, которая у него, между прочим, длилась в двенадцать раз дольше моей. Он не только успел рассказать тысячи своих собственных историй, но и выслушал не меньшее количество чужих, которые до поры до времени сохранял в памяти и теперь использовал в качестве источников новых сюжетов. А во-вторых, к моменту нашей с ним встречи он успел как следует отдохнуть. Целых шесть лет он не выходил на сцену, в то время как я весь последний год только и делал, что проводил одну дуэль за другой. Я выдохся, исчерпал себя, а он пришел с новыми силами и, главное, с новой тактикой гладиаторского боя, разработанной им во время покоя, новой формой презентации лжи, которую теперь как козырного туза достал из рукава.
Музыка. Он поднял руку, и на сцену вышла целая капелла вольтигорков, каждый из которых держал в руке причудливый инструмент. Я успел определить только две тролльторны, два флоринтских вольтробаса, одну стальную арфу, три поющие пилы, две дальнезамонианские труты, два тарабана и яхольский черепичный клавесин. Музыканты выстроились полукругом позади трона Нусрама и замерли в ожидании его команды.
Вот, оказывается, чем занимался Факир все время своего загадочного отсутствия: он брал уроки вокала, развивал голосовые связки посредством этой сценической дисциплины, дополнительно тренировал голос пением. Он не только сочинял новые истории, он придавал им музыкальное обрамление. Как бывший его поклонник, я не мог мысленно не снять перед ним шляпу. Он совершил еще один прорыв в гладиаторском спорте.
Первое его музыкальное выступление походило на оперу: тихое лирическое пение тролльторн брало за душу, служа прекрасным фоном для вибрирующего тенора Нусрама, поющего на древнезамонианском. И не важно, что большинство зрителей не владели этим давно умершим языком, смысл был понятен без слов, как это обычно случается в опере, где музыка переводит слова на язык чувств. Речь, как всегда, шла о великих вещах: любви, предательстве, смерти и, конечно же, подлой лжи. Небольшую лесенку своего трона Факир умело использовал в качестве сцены, он изящно танцевал на ступеньках, ползал по ним, в отчаянии молотя кулаками. Под конец он драматически скатился вниз, симулируя свою собственную смерть. Последний вздох глубоким басом исторгся из его груди.
Я не мог не признать, что Нусрам был не только отличным певцом, но и талантливым композитором. Мелодии его действительно проникали в самое сердце. Надо ли говорить, что он получил десять баллов. Публика была вне себя от восторга и хлопала громче, чем в любой другой момент нашей дуэли.
А мне даже не удалось рассказать свою историю до конца. Меня освистали, впервые за все время моей гладиаторской карьеры. Всем не терпелось как можно скорее увидеть и услышать очередное изобретение Факира.