13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь
Шрифт:
Снова вышли на сцену музыканты. Я ожидал уже, что Нусрам продолжит движение по накатанным оперным рельсам, но не тут-то было — в новом выступлении он кардинальным образом изменил все: стиль музыки, темп, громкость и даже свой внешний вид. Он сбросил гладиаторскую мантию, продемонстрировав публике свой все еще на удивление стройный, крепкий торс, на что женская половина ответила томными вздохами. А потом он — не могу найти более подходящего слова — зажег.
Труты заиграли веселый мотив, в такт ему вольтигорки отчаянно замолотили по тарабанам. Грубоватый, но зажигательный ритм сотрясал стены Мегатеатра. Потом вступили
Это была не только новая техника гладиаторского выступления, это был совершенно новый музыкальный стиль. Раньше Атлантису были известны только оперы, некоторые народные жанры да еще монотонное завывание Пушка Грома. А это было нечто совсем другое. Факир рискнул, поставив все на одну карту.
Содержание истории из-за шума почти невозможно было разобрать (речь шла, вероятно, о вечной молодости танцоров-обезьян), и я не уверен, что это вообще можно было назвать гладиаторским спортом, но успех говорил сам за себя.
Снова десять баллов. Бешеные овации. И отчаянный свист, как только я раскрыл рот.
На этот раз слова Факира снова были хорошо, отчетливо слышны, поскольку он тихонько аккомпанировал себе на арфе. Заново облачившись в свою мантию, он пел высоким проникновенным сопрано о возникновении Жутких гор; получилось нечто вроде народной баллады, которая, с определенным количеством оговорок, еще могла сойти за выступление гладиатора. Но мелодия и в самом деле брала за душу, правда не так, как опера, а по-другому: на этот раз Нусрам обратился к патриотическим чувствам замонианцев.
А потом он разразился йодлером. Сопровождаемые пением альтотруб (это такие инструменты, похожие на альпийские рожки), звонкие гортанные переливы эхом отражались от стен Мегатеатра, приводя в восторг публику, особенно альпийских гномов. А Факир еще подпрыгивал в такт музыке и прихлопывал себя по коленям, что ошалевшая публика тут же повторяла.
Завершил он свое выступление опять же на возвышенной, патетической ноте, заливаясь соловьем о сиянии горных вершин и немеркнущей любви к Отчизне.
Зельцы утирали слезы. На мой взгляд, все это отдавало китчем, но Нусрам получил свои десять баллов, и с этим ничего нельзя было поделать. Мне оставалось только в очередной раз, несмотря на недовольный рев публики, попытаться что-нибудь рассказать.
Нусрам Факир тем временем откашлялся и растрепал волосы, так чтобы они беспорядочно падали на глаза. Ему принесли на сцену яхольский черепичный клавесин, и он запел голосом, которому позавидовал бы любой ирландский друид. На этот раз он порадовал публику песней рыбака в безупречной, высокохудожественной аранжировке. Вперив в зал неподвижный взгляд, дрожащим от слез голосом он пел о своей любимой, которую проглотил злой тираннокит Рекс и которая все еще продолжала жить у того в животе, посылая рыбаку отчаянные письма в бутылках.
Вольтигорки стояли тут же на сцене и каждый раз подхватывали хриплыми голосами припев, речь в котором шла о питейных пристрастиях морских духов. Публика дружно раскачивалась под музыку. Песня закончилась драматическим актом спасения: девушка обрела долгожданную свободу, а тираннокит пал от руки рыбака. Я криво усмехнулся, но публика не разделяла моего скепсиса. Десять баллов Факиру. Свист, крики и кукурузные огрызки мне.
Вольцотан Смейк выглядел абсолютно довольным. Такого единодушного поклонения одному гладиатору и уничижительного презрения ко второму в Мегатеатре еще не бывало. Возвращение Нусрама Факира обещало стать настоящей сенсацией.
Так продолжалось целых пятнадцать раундов подряд. В каждом раунде он менял музыкальный стиль, голос, внешний вид и жанр повествования. Под заунывное хныканье поющих пил он исполнял блюз, под гром тарабанов чеканил военный марш, на смену которому пришла ария из оперетки, а потом без всякого аккомпанемента кристально чистым голосом исполнил номер а капелла, а еще виртуозно играл на вольтробасе, весьма оригинально дирижировал оркестром, наяривал на стеклянной арфе ногами, бегал вверх-вниз по лестнице и отколол пару-тройку таких акробатических номеров, которых я, учитывая его годы, от него уже просто не ожидал. За все это он каждый раз стабильно получал свои десять баллов. Зельцы даже запалили промасленные початки кукурузы и, подняв их высоко над головами, раскачивались в такт музыке.
Терпение и стойкость. А от меня потребовались навыки, еще ни разу не опробованные мной за все время моих выступлений в Мегатеатре, — умение сохранять выдержку и спокойствие под оглушительный свист недовольной публики. А между тем именно так большинство гладиаторов лишились своей короны, и только самые стойкие умели достойно выдержать это испытание. Ведь дуэль можно закончить в любой момент, стоит только признать свое поражение, поэтому гладиатор, который находит в себе силы остаться на сцене, вместо того чтобы в панике бежать за кулисы, действительно заслуживает уважения.
Я стоял столбом, а в голову мне летели обглоданные початки кукурузы. Можно ли представить себе что-либо худшее для артиста? Внутренний голос настойчиво требовал все это прекратить, развернуться и бежать со всех ног, спрятаться где-нибудь в катакомбах канализации, но я оставался на сцене, молча снося весь этот позор — крики, свист, шипение, огрызки кукурузы, пивные банки, выломанные из сидений доски и даже здоровенного зельца, которого приятели в сердцах выбросили на сцену. Я даже не стал садиться, хотя стоя унижения воспринимаются гораздо острее, потому что приходится еще и бороться с дрожью в коленях. Но я заставил себя остаться стоять, чтобы они поняли, насколько все это мне безразлично.
Публика знала, что гладиатора невозможно прогнать со сцены одними лишь криками. Ведь прибор реагировал и на негативные эмоции тоже: чем громче крики, тем выше баллы. Поэтому шум в зале постепенно стих. Пережив этот момент, можно считать, что худшее уже позади. Злые окрики сначала стали тише и слабее, потом перешли в недовольное бормотание и в конце концов превратились в робкие аплодисменты. Толпа как дикая лошадь, управлять ею можно только посредством железной воли. А это до сих пор удавалось лишь самым лучшим из гладиаторов.