13 мертвецов
Шрифт:
– Ужас, – тихо бубнил он себе под нос, – ужас какой.
Митю толкнули в спину, он протиснулся между арестантами и наконец оказался лицом к лицу с причиной всеобщего переполоха. На нижних нарах лежали двое. Нутро Мити похолодело. Оба человека были мертвы, очевидней некуда. Один ладонью зажимал рот другому, у которого был расстегнут ватник, скомкана одежда и разорван живот. Большая рана протянулась от солнечного сплетения до паха. Ее края были широко разведены в стороны, обнажая внутренности, как в анатомическом атласе. Ребра, желудок, печень, позвоночник. Почерневшие змеи кишок были вытащены
От ужаса, удивления и непонимания у Мити закружилась голова. Всмотревшись в сморщенное, осунувшееся, оледеневшее лицо одного из мертвецов, он узнал в нем вчерашнего покойника, того самого, тело которого дежурные оставили возле выхода. Теперь он лежал на нарах рядом с другим трупом, погрузив руку в разорванный живот собрата. Он даже немного приподнялся, будто с интересом заглядывая в лицо жертвы. Митя быстро глянул в сторону выхода. Никого. Заключенные вокруг приглушенно переговаривались.
– Это что ж такое?
– Как? Когда? Кто-нибудь слышал?
– Ночью шумели, но я подумал, что на парашу потянуло.
– Да кто мог… такое?
– Может, зверье какое… в барак залезло…
– Да какой зверь такое сделает?
– А покойника переложил тоже зверь твой?
– А второй кто, с дырой в пузе?
– Семен это, Матвеев, фраер из Красноярска. За хищения сидел.
Голос подал Трибунов. Он обращался к кому-то из толпы:
– Губайдулин, говори, твоих рук дело? Ты же с Матвеевым еще по осени чего-то не поделил.
Вперед вышел старый вор Губайдулин, которого все звали просто Губой, грязной пятерней поскреб щетину на бледном лице. Он происходил из крещеных кавказских горцев, был владельцем подпольного притона в Ставрополе и сидел, по слухам, за убийство партийного деятеля, который задолжал ему за слишком частые визиты к подопечным проституткам.
– Да ты что, начальник. – Блатной старался не смотреть на скрюченные, смерзшиеся тела. – Мы с ним давно все порешали. Долг Матвей вернул, все как полагается. Да и разве смог бы я такое? И жмура зачем с места двигать? – Губа помолчал и тихо добавил: – Грех это…
Заключенные снова заговорили, перебивая один другого:
– Гляньте, братцы, замерзли-то как.
– Немудрено, холод собачий. Я сам ночью чуть дуба не дал, до сих пор ног не чую.
– Когда ж потеплеет? Сил уже нет.
– С каждым днем холоднее. Не припомню такого.
Ворота в барак с грохотом отворились. В проеме показался начальник конвоя в теплом полушубке и меховой шапке. За ним шли двое солдат с автоматами, один тащил на поводке грозного вида овчарку. Та, однако, прижимала уши, будто чего-то боялась, рычала и оглядывалась по сторонам.
– Почему не на построении?! – рявкнул офицер. – Это что еще такое? Бунт? Саботаж? В карцер всем бараком собрались? Вредители чертовы! Я вам устрою! На прииске сгною, с голодухи у меня сдохнете! Староста где?
Трибунов вышел вперед:
– Гражданин капитан, у нас тут чепэ.
– Что случилось?
Начальник поостыл. Он собирался сказать что-то еще, но увидел замерзших
– Едрить-колотить… Это что?.. Кто?.. Кто, говорю, сделал?!
– Не можем знать, гражданин капитан, – ответил за всех староста. – Вот только сейчас нашли.
Подойдя к трупам, овчарка заскулила еще громче, по-щенячьи плюхнулась на задницу и спрятала морду между передних лап. Конвоир дернул за поводок и тихо выругался под нос, но животное только сильнее вжалось в пол и задрожало всем телом.
– Черт-те что. Мало проблем, так еще и это. – Голос офицера дрогнул. Он оглянулся на конвойных солдат, те держали автоматы наготове, но вид у них был растерянный. Капитан как-то даже смущенно взглянул на Трибунова, будто просил у него помощи. Наконец собрался с духом и, стараясь придать голосу уверенности, начал командовать:
– Значит так, этих двоих в морг. Остальные – на построение. Живо!
Военные покинули барак так же стремительно, как и появились. Солдаты быстро пятились, наставив дула автоматов на зэков. Один тащил за поводок по-прежнему скулящую собаку. Все они словно ждали от заключенных агрессии, нападения, провокации. Те, в свою очередь, глядели на вооруженных людей с привычной уже смесью покорности, ненависти и страха, не оправдывая опасений начальства.
Дежурные попытались поднять и расцепить мертвецов, но те примерзли к нарам и друг к другу, как ископаемые животные к древней породе. Из закрытой на ночь подсобки принесли лом. По бараку разнеслись звуки тяжелых ударов, в стороны полетели мутные окровавленные льдинки, жуткая ледяная статуя с грохотом рухнула на пол. И невозможно было понять, кому из мертвецов принадлежит та или иная часть тела.
Быстро глянув на пустой лежак, Митя заметил нечто необычное. Среди оледенелых пятен крови, лоскутов одежды и кожи он увидел надписи. С первого взгляда можно было подумать, что это просто кровяные подтеки, по воле случая принявшие определенные формы. Но нет, Митя был уверен, что смотрит на письмена. Как будто кто-то макал палец в темную краску и выводил каракули по грубым доскам нар. Бывший студент даже склонился над лежаком, не обращая внимания на спешащих наружу заключенных, пытаясь ближе рассмотреть неожиданную находку. Он никогда не видел ничего похожего, но на ум пришли руны древних германцев и письмена тюркских народов. Увлеченный, Митя не заметил, как остался почти один в бараке. Только возле мертвецов копошились и тихо переругивались двое дежурных. Они обмотали тела длинной веревкой и потащили к выходу, через несколько метров остановились, чтобы перевести дух.
– Тяжелые, падлы, – сказал один.
– Эй, студент! – окрикнул другой. – Подсоби!
Митя вздрогнул от неожиданности, осмотрелся по сторонам, будто не понимая, где находится и чего от него хотят. Затем поспешил на помощь. Один из дежурных, фальшивомонетчик Казанович, сунул ему в руки конец веревки, а сам, подхватив с пола лом, уперся его концом в смерзшихся мертвецов. Фамилии другого дежурного Митя не знал, только блатную кличку – Чемодан. Знал, что на воле он был лихим одесским налетчиком, после войны сколотившим банду, которая грабила инкассаторов и портовые суда.