13 мертвецов
Шрифт:
– Ну, – крякнул от натуги Чемодан, – взяли!..
Они потащили гротескную ледяную глыбу к выходу. На улице по снегу пошло легче. Зато лицо до боли сжала ледяная пятерня мороза. Казалось, стало холоднее, чем вчера. Митя почувствовал, как онемели пальцы на руках, как будто и не было толстых рукавиц, которые он выменял на упаковку сахара, присланную матерью. Напомнили о себе натруженные мышцы, отозвались ноющей болью.
С плаца доносилась ругань. Митя, пыхтя и отдуваясь, быстро глянул в ту сторону и увидел серый строй заключенных. Меньше, чем обычно, только одна, первая, рота. Вокруг пустых бараков суетились солдаты с собаками. Комендант лагеря яростно отчитывал конвоиров. До Мити долетали отборные матерные слова.
– Я пока за ломом бегал, – сказал пыхтящий рядом Чемодан, – кореша с кухни встретил. Говорит, вторая рота с работ не вернулась. Третья ей на смену пошла и тоже пропала.
– Побег? – спросил Митя.
– Хрен поймешь. Мне не докладывали. Хотя, если подумать, то вертухаев всяко меньше, чем зэков. Передушить ничего не стоит. Тем более на прииске, с ломами да лопатами. Ну, пристрелят они пару десятков уголовничков, что с того? Остальные-то сбежать смогут.
– Куда тут бежать?
– Твоя правда, студент. Слыхал я, в Казахстане бунтовал кто-то, так красноперые войска прислали, танками их давили. Тем более резону нет сейчас бежать.
– Почему это?
– Не слышал? Усатому, говорят, конец скоро. Плох совсем. Большая амнистия будет. Об этом говорили, когда я еще по этапу шел. Слухи ходят, что и для вас, каэров [4] , обломится чего-нибудь.
Митя не верил подобным разговорам. Сразу после ареста он убеждал себя, что это какая-то ошибка. Не могут же человека посадить просто за изучение языка. Тем более для себя, интереса ради. Никаким шпионом он не был. Разберутся, думал он тогда, обязательно разберутся и отпустят. В институт, домой, к маме. С этими мыслями он добрался эшелонами в Якутию, на Крайний Север, в тундру и вечную мерзлоту. Никто не разобрался и не вернул, глупо было надеяться. И сейчас глупо верить нелепым слухам. Скорая амнистия – это так, веками сложившийся лагерный фольклор, не более того.
4
Каэр – контрреволюционер.
Из тяжелых мыслей его вывел испуганный вскрик. Казанович остановился и выронил лом, который с лязгом упал на замерзшую землю.
– Ты чего, браток? – На ходу обернулся Чемодан. – Споткнулся?
– Показалось, – дрожащим голосом ответил фальшивомонетчик, – наверное…
Поднял с земли орудие и снова уперся его концом в бок одному из мертвецов. Запыхавшись и отдуваясь, они наконец добрались до лазарета. Света в окнах не было. Маленькая бревенчатая избушка сливалась с окружающим унылым пейзажем. Где-то на горизонте розовой полоской отметилось неясное солнце. Скоро оно поднимется в небо, повисит невысоко несколько часов и снова скроется за кромкой мира. С приходом весны солнце будет подниматься все выше и выше, а в разгар лета вообще не будет покидать небосклон целыми сутками. Подарок местным обитателям в скудные теплые недели. Но сейчас светило осторожничало, будто боялось, что здешний контингент то ли украдет его как социалистическую собственность, то ли впаяет десять лет лагерей.
Чемодан постучал в дверь лазарета. Ему не ответили, но изнутри слышались тяжелые шаги. Дежурный толкнул дверь, та со скрипом отворилась.
– Есть кто? – спросил Чемодан, проходя в полумрак здания. – Доктор, принимай жмуров. Где штемпель ставить за посылку?
Замерзший Митя проскользнул следом. Прямо в сенях располагалась холодная клеть морга. Каждый гость видел распростертых на полу покойников. Сейчас в темноте Митя мог разобрать только чернеющий провал дверного косяка. Кто-то ходил во мраке справа, где располагались докторский кабинет и палата на четыре койки. В самом лазарете лечили незначительные обморожения, растяжения, ушибы, простуду, рвали зубы и накладывали повязки. Тяжелораненых и больных переправляли в лагерную больницу в Среднеколымск.
– Чего в темноте шастаете, лунатики? – спросил Чемодан у призраков в глубине комнаты. – Электричество казенное экономите? Начальство не оценит и премию не выпишет.
Пока бывший налетчик говорил, его руки шарили по стене в поисках выключателя. Когда зажегся свет, Чемодан, легенда одесских бульваров и гроза инкассаторов, больше не мог вымолвить ни слова, только кричал. Крепкие холодные руки вцепились в него мертвой хваткой, повалили и потащили по полу в глубь палаты.
Митя не сразу понял, что произошло с Чемоданом. Просто стоял в свете электрической лампочки, открыв от удивления рот и глядя на струганые доски пола мертвецкой. Там было пусто. Покойников, которых складывали здесь с наступлением настоящих северных морозов, кто-то убрал. Зато за стенкой, в палате и кабинете доктора, скрипели шаги не одной пары ног. Истошно вопил несчастный блатной. Митя бросился к выходу, но чья-то неуклюжая, неправильная фигура загородила дверной проем. Двое ночных покойников, по-прежнему смерзшиеся между собой. Один из них, с раной на животе, края которой покрылись толстой коркой грязного льда, протискивался внутрь лазарета, таща следом собрата. Другой вцепился посиневшей пятерней в лицо фальшивомонетчика Казановича, закрыв ему глаза, нос и рот. Несчастный упирался, хотел вырваться или хотя бы закричать, но из-под мертвых пальцев доносилось лишь приглушенное мычание и пронзительный визг. Громко хрустнули лицевые кости. Между пальцами мертвеца хлынули дымящиеся ручейки темной крови, которая, застывая на морозе, текла вязко и медленно. Другая рука чудовища рвала ватник заключенного, пытаясь добраться до мягкого живота. Казанович затих и задергался в конвульсиях, когда из него, как из разорванной тряпичной куклы, достали скользкий узел кишок. Что-то упало на белый снег с влажным хлюпаньем.
Ужасное двухголовое, четырехрукое и четырехногое существо, состоящее из двух совсем недавно живых людей, медленно надвигалось на Митю, который вжался в бревенчатую стену.
Мертвец с разорванным брюхом все-таки втиснулся в узкий проход, волоча за собой примерзшего сиамского близнеца, который кромсал внутренности Казановича. Вертел кишки в руках, пропускал между пальцами, подносил к почерневшему худому лицу, будто пытаясь что-то в них рассмотреть. Митя вышел из оцепенения, но пути к отступлению были перекрыты. Он бросился в палату, откуда доносились крики Чемодана, Забился в угол между стеной и шкафом для лекарств, замирая от ужаса, еле дыша. Деревянный пол палаты был покрыт студнем из крови и внутренностей. На койках лежали два разорванных в клочья тела, в которых невозможно было опознать людей. По болезни им повезло освободиться от работ на прииске и одновременно не повезло оказаться здесь этим утром. На полу валялась изорванная окровавленная тряпка, в которой Митя узнал некогда белый докторский халат. Сам доктор, молчаливый лысеющий старик, превратился в груду измочаленного мяса, разбросанную по всей палате. Будто огромное чудище прожевало человека и выплюнуло обратно, не удовлетворившись вкусом. Только голова доктора, возвышаясь на столе, рядом с настольной лампой, напоминала о его человеческом происхождении. Мертвые стеклянные глаза с укором смотрели на дрожащего от страха Митю.
В центре комнаты с десяток полуголых костлявых мертвецов держали на весу за руки и ноги кричащего брыкающегося Чемодана. Еще трое или четверо стояли рядом. Один из них внимательно посмотрел на Митю и снова отвернулся. Верхняя часть бритого черепа была вмята вовнутрь, как поверхность спущенного футбольного мяча. Митя смутно помнил покойника. В декабре он сорвался в глубокий колодец шахты и проломил голову о камни. Другие мертвецы тоже посмотрели на Митю, но не проявили к нему интереса, будто зная, что никуда он не денется. Придет и его черед.
Чемодан вырвал ногу из цепких пальцев и с силой заехал одному из державших его в голову. Судя по звуку, словно ударил по куску твердого льда. Покойник не отступил, даже не шелохнулся. Наоборот, надвинулся и склонился над жертвой. Громко щелкнули оскаленные желто-черные зубы. Еще раз и еще. Мертвец разорвал одежду на животе арестанта и впился в горячую плоть. Челюсти заработали с новой силой, крик Чемодана превратился в высокий пронзительный визг. Голова мертвеца погружалась все глубже в человеческое тело. Остальные чудовища молча наблюдали за происходящим. Чемодан затих и безжизненно повис в руках убийц. С громким чавканьем покойник достал голову из раны – алой дымящейся ямы. В зубах он сжимал отвратительный склизкий моток внутренностей. Остальные последовали его примеру: копошились в кишках и органах человека, доставали и рассматривали их, как будто изучали, пытались что-то найти. Митя не выдержал, в глазах помутилось, он отвернулся, и его вырвало на грязный пол мутной горькой желчью. Вспомнились жутковатые рассказы с лекций по истории про древних шаманов и жрецов, которые гадали по внутренностям людей и животных.
Теряя сознание, он бросил взгляд на одну из больничных коек. На ней восседал человеческий скелет, с которого почти полностью сорвали мясо и мышцы, – недавняя жертва восставших обитателей морга. Он озирался вокруг пустыми глазницами, с костей свисали измочаленные лоскуты плоти. Голова доктора на письменном столе открыла рот и моргнула. Митя уже не мог кричать. Без чувств растянулся на полу.
Без сознания он пробыл с минуту, пока тело Чемодана терзали на части. Митя пришел в себя после того, как чьи-то сильные холодные руки грубым рывком подняли его и поставили на пол. Открыв глаза, он вздрогнул, увидев прямо перед собой лик мертвеца. Чудовище смотрело тупым бессмысленным взглядом. Руки держали Митю под мышки, как сломанную детскую куклу. От ледяных пальцев исходил холод, проникал сквозь толстый слой одежды. Митя поднял руку, со всей силы ударил мертвеца по лицу кулаком – и вскрикнул от боли. Ощущение было такое, будто ударил по камню. Тогда он вцепился покойнику в глаза. Они были твердыми и холодными, как маленькие льдинки. Еще сильнее обожгло холодом пальцы.