1356
Шрифт:
Как будто сам дьявол ударил своим чудовищным кулаком по арке ворот, чтобы проделать вход в город. Брат Майкл перекрестился.
Он пробрался мимо почерневших от огня ворот и снова остановился, потому что сразу за ними горел дом, а в двери напротив лицом вниз лежало нагое тело молодой женщины, по ее бледной коже стекали струйки крови, казавшейся черной в свете пламени.
Монах взглянул на ее, слегка нахмурившись, пытаясь понять, почему его так возбудил зад женщины, а потом устыдился таких мыслей. Он снова перекрестился.
Дьявол, подумал он, этой ночью был повсюду, но особенно здесь, в горящем городе, под освещенными пламенем адскими облаками.
Двое мужчин, один в порванной кольчуге, а другой — в болтающейся кожаной куртке без рукавов, оба с ножами в руках, переступили через тело мертвой женщины.
Они были встревожены, увидев монаха, и быстро повернулись, вытаращив глаза и приготовившись нанести удар, но потом узнали грязную белую рясу, заметили деревянный крест на шее брата Майкла и убежали в поисках более богатой жертвы.
Третьего солдата рвало в сточную канаву. В горящем доме обвалилась балка, выпустив наружу порыв горячего воздуха с кружащимися искрами.
Брат Майкл пошел вверх по улице, держась на расстоянии от трупов, а потом увидел человека, сидящего у бочки с дождевой водой и пытающегося остановить кровотечение из раны на животе.
Молодой монах когда-то помогал в монастырском лазарете, поэтому подошел поближе к раненому солдату.
— Я могу это забинтовать, — сказал он, становясь на колени, но раненый огрызнулся и бросился на него с ножом, удара которого брат Майкл смог избежать, опрокинувшись на бок. Он вскочил на ноги и отпрянул.
— Сними свою рясу, — сказал раненый, пытаясь преследовать монаха, но брат Майкл побежал вверх по холму. Человек снова упал, изрыгая проклятия.
— Вернись, — прокричал тот, — вернись!
Под кожаным жилетом он носил стеганный жиппон с изображением золотого сокола на красном поле, и брат Майкл, пытаясь в потрясении разобраться в хаосе, творящемся вокруг, понял, что эта золотая птица была символом защитников города и что раненый хотел сбежать, украв монашеское одеяние для маскировки, но вместо этого был схвачен двумя солдатами в бело-зеленом, перерезавшими ему глотку.
Некоторые мужчины носили эмблемы с изображением желтого посоха епископа, окруженного четырьмя черными тевтонскими крестами, и брат Майкл решил, что это, должно быть, солдаты епископа, а те войска, что носили изображение зеленой лошади на белом поле, служили графу Лабруйяду.
Большинство мертвецов были в одежде с золотым соколом, и монах отметил, сколько этих тел было насажено на длинные английские стрелы с забрызганным кровью белым оперением.
Сражение прошло в этой части города, предоставив ему гореть. Огонь перебирался с одной соломенной крыши на другую, а в тех местах, куда не добрался огонь, орды пьяных и утративших дисциплину солдат занимались грабежом и насилием в клубах дыма.
Заплакал ребенок, пронзительно закричала женщина, а потом слепой с источающими кровавые слезы глазницами вместо глаз пошатываясь вышел из переулка и столкнулся с монахом. Человек отпрянул и заскулил, держа руки так, чтобы отгородиться от возможного удара.
— Я не причиню тебе боль, — сказал брат Майкл по-французски, на языке, который он выучил, будучи послушником, чтобы продолжить обучение в Монпелье, но ослепленный не обратил внимания на его слова и спотыкаясь побрел вниз по улице.
Где-то запел хор, такой неуместный в этой крови, дыму и криках, и монах подумал, не сон ли это, но голоса были реальны, столь же реальны, как вопящие женщины, рыдающие дети и лающие собаки.
Теперь он шел с осторожностью, потому что переулки были темны, а солдаты необузданны. Он прошел мимо лавки кожевенника, которая горела, и увидел человека, утопленного в чане с мочой, используемой для обработки шкур.
Он вышел на небольшую площадь, украшенную каменным крестом, и там был атакован сзади бородатым дикарем в ливрее цветов епископа.
Монах упал, и мужчина наклонился, чтобы срезать кошель, висящий на веревке, служившей ремнем.
— Убирайся! Убирайся! — в панике брат Майкл позабыл, где он, и кричал по-английски.
Человек ухмыльнулся и поднес нож к глазам монаха, потом широко открыл собственные, как будто в ужасе, и озаренная пожаром ночь потемнела из-за струи крови, когда человек медленно завалился.
Брат Майкл был забрызган кровью и увидел, что в шее нападавшего торчит стрела. Человек задыхался, цеплялся руками за стрелу, потом задрожал, и кровь хлынула из его открытого рта.
— Ты англичанин, брат? — спросили его по-английски, и брат Майкл поднял глаза и заметил человека в черной ливрее с белым гербом, который перечеркивала по диагонали косая черта, знак незаконнорожденного. — Ты англичанин? — снова спросил человек.
— Англичанин, — наконец смог произнести брат Майкл.
— Тебе следовало стукнуть его по башке, сказал мужчина, поднимая посох брата Майкла, а затем помогая монаху встать на ноги. — Стукнуть его посильнее, и он бы свалился. Все эти ублюдки пьяны.
— Я англичанин, — повторил брат Майкл. Он дрожал и почувствовал тепло свежей крови на щеке. Он содрогнулся.
— И ты чертовски далеко от дома, брат, — сказал мужчина. На его мускулистом плече висел большой боевой лук.
Он нагнулся над обидчиком монаха, вытащил нож и вырезал стрелу из его горла, прикончив его в процессе.
— Стрелы тяжело достать, — объяснил он, — так что мы пытаемся их сохранить. Если увидишь их, подбери.
Майкл отряхнул свою белую рясу, а потом взглянул на эмблему, нашитую на жиппон своего спасителя. На ней красовалось странное животное, держащее в пасти кубок.