1356
Шрифт:
Овсянки были только что из жаровни, а темные грудки вальдшнепов слишком вкусны, чтобы отложить еду, так что он отправил сообщение своим гостям, что они могут присоединиться к нему, когда освободятся.
– Сир Роланд отлично справился, да?
– заметил он своему управляющему.
– И правда, милорд.
– Парень захватил жену Бастарда! Роланд, может, и девственник, - граф хихикнул, - но он не может быть полным идиотом. Давай поглядим на нее.
– Сейчас, милорд?
– Более интересное развлечение, чем этот придурок, - сказал граф, показывая
Песнь была полна вымысла, но челядь графа делала вид, что верит ее словам.
– Все готово для завтрашнего утра?
– спросил граф, прежде чем управляющий отправился выполнять поручение.
– Всё, милорд?
– спросил управляющий озадаченно.
– Вьючные лошади, доспехи, оружие, провизия. Боже ты мой, я что, сам всё должен делать?
– Всё готово, милорд.
Граф хмыкнул. Его вызвал в Бурж герцог Берри.
Герцог, конечно, был просто сопливым мальчишкой, и у графа возникло искушение сделать вид, что он не получал вызова, но сопливый мальчишка был сыном короля Франции, и приказ был доставлен с письмом, в котором деликатно указывалось, что граф проигнорировал два предыдущих вызова, и что отказ подчиниться приведет к конфискации земель.
"Мы уверены, - гласило письмо, - что ты желаешь сохранить свои земли, так что мы с радостью ждем твоего прибытия в Бурж, зная, что ты придешь с множеством застрельщиков и латников".
– Застрельщиков, - хрюкнул граф.
– Почему он не может назвать их арбалетчиками? Или лучниками?
– Милорд?
– Герцог, дурачина. Он просто чертово дитя. Пятнадцать? Шестнадцать? Еще писается в кровать. Застрельщики, Боже ты мой, - но тем не менее, граф собирался взять в Бурж сорок семь застрельщиков и шестьдесят семь латников - приличное войско, даже больше, чем маленькая армия, которую он повел против Вийона, чтобы заполучить обратно Бертийю.
Он подумывал разрешить одному из своих военачальников повести эти силы, а самому остаться дома под прикрытием двадцати арбалетчиков и шестнадцати латников, составлявших гарнизон замка, но угроза потери земель убедила его отправиться в путь самому.
– Так приведи женщину!
– рявкнул он управляющему, который колебался, думая, что у его светлости могут быть еще вопросы.
Граф поднес ко рту вальдшнепа и впился зубами в мясо с медовым привкусом. Не такое нежное, как овсянки, подумал он, бросив вальдшнепа и засунув в рот десятую овсянку.
Он все еще обсасывал маленькую тушку, когда Женевьеву с сыном привели в малый зал, который был им выбран для еды.
Большой зал был полон латников, которые пили его вино и ели его пищу, хотя он позаботился о том, чтобы им не подавали оленину, овсянок или вальдшнепов.
Граф хрустнул костью певчей птицы, проглотил и указал на пространство, достаточно близкое к столу, где большие свечи могли осветить Женевьеву.
– Поставьте ее сюда, - приказал он, - а зачем вы привели мальчишку?
– Она настояла, милорд, - сказал один из латников.
– Настояла? Она не в том месте, где может
– Я сказал, повернись, на полный оборот, медленно, - велел граф.
– Если она не подчинится, Люк, можешь стукнуть ее.
Люк, латник, державший Женевьеву за руку, чтобы привести ее в зал, отвел руку, но ему не пришлось бить. Женевьева повернулась, а потом дерзко посмотрела графу в глаза.
Он промокнул рот и подбородок салфеткой и глотнул вина.
– Раздень ее, - приказал он.
– Нет, - запротестовала Женевьева.
– Я сказал, раздень ее, - повторил граф, посмотрев на Люка.
До того, как тот смог повиноваться, дверь зала отворилась, и на пороге появился Жак, теперь старший военачальник графа.
– Они прислали двух гонцов, милорд, - сказал он, - предлагают обменять женщину на графиню.
– И?
– Графиня здесь с ними, милорд, - произнес Жак.
– Здесь?
– Так он говорит.
Граф встал и прихрамывая обошел вокруг стола. Его еще беспокоила рана от стрелы в ноге, хотя и быстро заживала. Ему еще было больно переносить свой приличный вес на эту ногу, и он вздрогнул, когда спустился с помоста, чтобы приблизиться к Женевьеве.
– Ваш муж, мадам, - прорычал он, - бросил мне вызов, - он подождал ее ответа, но она молчала.
– Скажи посланникам, чтобы возвращались утром, - приказал граф, не отрывая глаз от Женевьевы, мы совершим обмен на заре.
– Да, милорд.
– Но сначала я еще попользуюсь этой сучкой, - сказал он, и с этими словами его переполнила чудовищная ярость. Его унизили, сначала жена, а потом Бастард.
Он подозревал, что собственные люди смеются над ним за его спиной, вот почему предпочитал есть в отдельном зале. Вообще-то, он знал, что вся Франция смеется над ним.
Ему нанесли оскорбление, наградили рогами, а он обладал гордостью, и его честь была так глубоко задета, что от внезапного прилива гнева он покраснел и заревел, как будто от боли, когда протянул руки, схватил льняное платье Женевьевы и разорвал его.
Женевьева закричала.
Крик только раззадорил графа. В нем закипели все обиды последних недель, и он мог думать только о том, как отомстить тем людям, что унизили его, а что может быть лучше, чем снять рога с собственной головы и водрузить их на голову Бастарда?
Он разорвал платье до самого низа, а Женевьева закричала во второй раз и отшатнулась. Ее сын ревел, и граф отвесил ему затрещину, а потом снова рванул платье Женевьевы.
Она прижала разорванную ткань к горлу.
– Глупая сука!
– заорал граф.
– Покажи мне свои титьки, тощая сука! Он наградил ее жгучим ударом, а следом в дверь вошли полдюжины мужчин.
– Прекрати!
– это кричал Роланд де Веррек.
– Прекрати!
– вновь воззвал он.
– Она моя заложница.
Всё больше людей входило в дверь. Среди них был Робби Дуглас, уставившийся на Женевьеву, которая теперь сжалась над плитами пола, пытаясь притянуть порванные куски платья к своей шее.