15 лет и 5 минут нового года
Шрифт:
— Квартирка крохотная. Можно спокойно говорить, держа дистанцию, — не выдержал он моего молчания.
— Твоя была всего на комнату больше. Забыл?
— Так я же держал дистанцию. Разве нет? Дураком был…
— В шестнадцать я бы с тобой все равно спать не стала. А потом сам виноват…
— Говорю же, дурак… Бабушка мне это прямым текстом говорила, а я… Из детского упрямства сказал, что не люблю крашеных птушниц.
— А сейчас?
— Крашенных… — улыбка до ушей. — До сих пор не люблю.
Отвернулась —
— Мог бы хоть немного разобрать свою жратву! — бросила ему, не оборачиваясь, сделав акцент на «свою».
— Ну а ты жрать ее совсем не будешь?
Жрать — издевается! Знает, что я нарочно его злю, потому что так легче. Пару часов до секса я могла быть нежной, а после мы спали, а потом даже «доброе утро» не говорили, за редким исключением, а тут — для нас это новое: общение! Для нас взрослых. Просто капслоком в мозгу пропечаталось. И замигало красным SOS. Мою душу, правда, уже не спасти. Отдала ему не за медный грош…
— А у меня есть выбор? Уйдешь, отдам все Светке. Скажу, гуманитарная помощь.
— Поверит?
— Знаешь, верят… — я обернулась, снова подпирая одним местом стол. — Что я знаю рыбные места на дорогие шмотки по дешевке, но скрываю. Верят… Рыжие, говорят, хорошо врут… От природы. Когда краснеют, все думают, что просто кожа такая…
— Малин, рыжие хоть когда-нибудь говорят правду? — Игорь сидел со сцепленными пальцами, глядел исподлобья. — Скажи, почему ты хочешь, чтобы я свалил? Побыстрее… — добавил он побыстрее.
— Ну… Потому что у меня собака… Она привыкла, что вечером я с ней.
— И?
— Мне хорошо одной, — выдала автоматной очередью.
Почти что на автомате. Я ведь два года убеждала себя в этом. И убедила. Так думала.
Ему правду знать не надо. Он же просто хочет потешить свое мужское самолюбие. Оно у него слишком раздутое, как у всех брошенных детей. Наверстать упущенное, чтобы полюбило как можно больше баб, если одной единственной, которая его родила, он нафиг не был нужен. Он это самое самолюбие со мной всегда чешет, вместе с другим местом. Если бы хоть что-то ко мне чувствовал, понимал бы, что любимой женщине неприятно, когда о ней вспоминают лишь тогда, когда становится скучно с другими.
— А мне плохо одному. Вдруг стало плохо.
Я не обернулась, но замерла. Голос у него сделался совершенно глухим. Ну да, забыла… Осип. Закашлялся, ведь держался столько времени!
— Давай я тебе чай заварю до омлета?
Не вопрос, просто предупреждение… Или просьба заткнуться. Не нужны мне его откровения. Жалобы на бизнес-партнеров — так уж и быть, выслушивала. Но бабы, которые его все равно не так любят, меня не интересуют. Совсем!
Включила чайник, потянулась за чаем. Наткнулась на осенний вариант со специями — пампкин-спайс: корица, гвоздика, мускатный орех… Все, что доктор прописал для поднятия иммунитета и настроения: с плохого на хорошее, а то оно с минуты на минуту грозится опуститься с плохого на очень плохое.
— Собаку заведи, чтобы не скучать, — буркнула, заливая два пакетика в разных чашках.
— Собака к дому привязывает…
— Жена тоже, да?
Не оборачиваюсь, нет… Чего я там не видела — его красных щенячьих глаз? Его жена не удерживала от посещения других баб. Кобель!
— Жену можно взять с собой.
— Собаку тоже. Было бы желание. Как и с женой. Ответственность одинаковая.
— Тогда я тебе кобеля притащу…
— Не смей!
В моих руках был чайник. Его счастье, что диван далеко.
— Грета будет жить долго и счастливо…
Я зажмурилась и перестала видеть его, да и всех. Обернулась, чтобы на ощупь отыскать подставку для тяжелого чайника. Боже, как же стало тяжело от озвученных другим моих постоянных тревожных мыслей.
— Малина, я не о том… Грета еще ничего…
— У нас операция в конце месяца, в среду. Беру выходной на три дня. Даже если вдруг… Точно не смогу на работу выйти… Отработаю потом за девочек в выходные…
Держу себя в руках, сдерживаю слезы, но уже с трудом.
— Нужны деньги?
— Мне ничего не нужно от тебя! — почти выкрикнула я. Хотя так и не надела маску. — Ни тебя! Ни твоих денег! У меня все есть!
Только нет сил. Больше нет никаких сил!
— Малина, ну зачем ты так…
Без маски, носом в футболку, на которую он мог успеть чихнуть — это называется просто упасть. Ноги подкосились, и не покинь он свой диван, я бы на пол осела — и плевать… Плевать, если заболею. Отменю всех нафиг и останусь с Гретой. Не с ним, нет… Пусть выздоравливает и валит!
— Я не знаю, что буду делать, если…
— Никакого «если» не будет… Она знает, как ты ее любишь, и не уйдет.
А ты знаешь и все равно уходишь… Почему она должна от тебя отличаться! А, папочка?
— Уйдет, конечно, но не сейчас, — продолжал он между тем. — А потом будет новая собака. Я же знаю…
— Ничего ты не знаешь… Ничего!
Я сумела его оттолкнуть, размазала сопли по лицу, извинилась, пошла умылась, заколола волосы наверх, вернулась… К приготовлению омлета и чаю.
— Что за гадость?
Это Игорь спросил про травяной чай со специями. Омлет мужикам не может не нравиться, как и яичница с макаронами.
— Больной, живо пейте и не обсуждайте лекарства!
— Как ты это пьешь? Неужели тебе нравится?
— Если бы не нравилось, не пила бы. Я еще и кофе с турмериком пью и перцем. Индийский вариант.
— Сумасшедшая!
— А я себе такой нравлюсь. Не нравлюсь тебе? Тебя здесь никто не держит.
— Болезнь держит, забыла?
Какие же воспаленные у него глаза!