1612 год
Шрифт:
Однако благая весть была воспринята москвичами по-разному. Кое-кто свято поверил, однако большая часть, продолжавшая верить в чудесное спасение царевича, встретила процессию враждебно. Когда Шуйский, сопровождаемый инокиней Марфой, выбрался из колымаги, чтобы собственноручно нести гроб к Архангельскому собору, в толпе раздалось улюлюканье и в царя полетели камни. Стольники, в том числе и Пожарский, бросились навстречу толпе и начали своими конями теснить напиравших на процессию людей. Увидев остро отточенные сабли, сверкавшие над их головами, простолюдины попятились, а затем стали разбегаться. После того как подоспели гвардейцы Маржере и стрельцы, порядок был восстановлен, но благолепие нарушено.
Гроб внесли в Архангельский собор, где после молебна его поместили в склеп рядом с могилой Ивана Грозного. Толпа не расходилась, ожидая чуда. Двое монахов, выйдя из храма, цепко оглядели собравшихся на паперти калек и слепых, взяли одного под руки и ввели в храм. Через несколько секунд слепой выскочил оттуда, размахивая руками и вопя:
— Вижу, воистину все-все вижу. Прозрел, слава тебе, Господи. Слава святому царевичу Димитрию.
В толпе истово закрестились, ударил большой колокол Кремля. И тут же по всей Москве весело затрезвонили тысячи колоколов. А монахи уже бережно вносили не могущего ходить человека. И чудо повторилось вновь. Маржере и Конрад Буссов, который непременно хотел о чем-то срочно переговорить с полковником, стояли чуть поодаль и считали вместе с толпой:
— Седьмой… девятый… двенадцатый.
На тринадцатом, вот и не верь приметам, произошла досадная заминка. Проходила минута, вторая. Наконец монахи вытащили калеку, но не исцелившегося, а умершего. В народе началось шевеление, поползли голоса:
— Люди добрые, обманывают нас, никакой Димитрий не святой.
— Да и не Димитрий это вовсе! Говорят, Филарет купил за большие деньги у одного стрельца сына. Вот его и зарезали, а потом показали, якобы нетленного.
— А звали мальчика Романом, — сказал кто-то авторитетно.
— Поглядите, монахи ведь не всякого берут, а только тех, с кем сговорились.
Движимые любопытством, Маржере и Буссов подошли вплотную к паперти, где сидело несколько десятков калек.
— А вы почто в храм не идете, не исцеляетесь?
— Боимся, — ответил один бойкий калека.
— Чего же? Святого?
— Нет, своего маловерия. Бог может наказать.
Посмеиваясь, иностранцы пошли прочь.
— Так что ты мне хотел сказать, Конрад?
Буссов остановился, с таинственным видом оглянулся и прошептал на ухо Маржере, жарко дохнув перепревшим чесноком и водкой:
— Он в Путивле. С войском.
— Ну и дела! — присвистнул Маржере. — Я же своими глазами видел труп.
— А кого это интересует! Шуйскому не усидеть, это ясно. А тот, кто будет ближе к трону, тот больше и получит… Ну, как, махнем?
— Меня не пустят. Да и тебя, пожалуй, тоже. Шуйский строго присматривает за иностранцами…
— Меня-то выпустят. Ты забыл? Мое поместье — возле Калуги. Требуется хозяйский глаз… Ну, что ж, легкого пути!
В году 7114-м (1606) после царствования расстриги сел на престол Московского государства царь Василий Иванович, именуемый Шуйским, происходивший из рода князей суздальских. Суздальскими же именуются по такой причине. Было два сына у великого князя Ярослава Всеволодовича, внука Юрия Долгорукого, правнука Владимира Мономаха, праправнука Всеволода Ярославича; а был старший сын у великого князя Ярослава Всеволодовича — великий князь Александр, именуемый Невский, княживший во Владимире, здесь же и положен был в монастыре Богородицы, честного ее Рождества. У него родился сын — князь Даниил Московский, и другие были от этого рода, поколение за поколением. А другой был сын — князь Андрей Ярославич, младший брат Александра Ярославича Невского. И тот был великим князем суздальским, а после него княжил сын его князь Василий Андреевич, а у князя Василия был сын — князь Константин, а у князя Константина — князь Димитрий. Тот был великим князем новгородским. А у князя Димитрия — князь Василий Кирдяла, а у князя Василия Кирдялы — князь Юрий, а у князя Юрия — князь Федор, а у князя Федора Юрьевича, у Кирдялина внука, — князь Василий Шуйский, а у князя Василия Шуйского — князь Иван, а у князя Ивана дети — князь Андрей и князь Петр. И из рода их царь и великий князь всея Руси Василий Иванович.
А царь Василий ростом невысок, лицом некрасив, глаза имел подслеповатые. В книжном учении достаточно искусен и умен был. Очень скуп и упрям. В тех только заинтересован был, которые в уши ему ложь нашептывали, он же с радостью ее принимал и с удовольствием слушал, к тем стремился, которые к восхвалению склонность имели.
Загудела как улей вся Европа. До папского нунция в Кракове, наставника Димитрия на духовном пути, графа Александра Рангони дошли слухи, что русский царь жив и скрывается в Самборе, в монастыре бернардинцев. Далее следовали подробности таинственной истории: шли по дороге трое неизвестных. К одному из них путники относились с чрезвычайным почтением. Вдруг подъезжает экипаж. Таинственный незнакомец сел в него и уже не выходил. Затем этот экипаж видели в Самборе. Его сопровождали двое всадников. После этого путешественники как в воду канули. Но в замке все преобразилось. До того времени воевода был погружен в печаль. Теперь он не плачет больше, и на лице его играет улыбка. Одна из служанок замка разболтала тайну на базаре: оказалось, что причиной радости воеводы является возвращение Димитрия в Самбор.
Нунций, осведомленный, что Юрий Мнишек с дочерью находится в Москве под стражей, не придал значения этим нелепым слухам. Но вот исповедник короля Сигизмунда отец Барч сообщил Рангони о своем допросе бывшего офицера армии Димитрия Валевского и его слуги Сигизмунда Криноского. Оба утверждали, что Димитрий имел двух двойников. Одного звали Борковский, другой был племянником Масальского. За исключением знаменитой бородавки возле носа, они были точной копией царя. В ночь мятежа роль царя играл Борковский, и он пал под выстрелами заговорщиков. Сам же Димитрий умчался из Москвы на лихом скакуне.
Получив сообщение отца Барча, нунций начал колебаться, уж очень ему хотелось, чтобы царь остался жив и интрига, начатая Рангони по распространению католицизма в России, получила свое продолжение. Еще больше сбило его с толку письмо бывшего духовника царя, отца Андрея. Тот сообщал, что, глубоко удрученный катастрофой, отправился в Самбор, рассчитывая проверить слухи о чудесном спасении Димитрия. Однако здесь его ожидало горькое разочарование, сменившееся внезапно бурной радостью, — во Львове один офицер показал ему письмо от супруги сендомирского воеводы. Мачеха Марины категорически заверяла, что Димитрий жив.
Нунций аккуратно сообщал о всех доходивших до него известиях о русском царе папе Павлу V, порождая в папском дворце то надежду, то сомнение.
Лишь в ноябре 1606 года Павел V окончательно уверился в гибели Димитрия и вынужден был признать, что блистательный план присоединения России к Католической церкви рухнул. «Злополучная судьба Димитрия, — произнес он в своей поминальной речи, — является новым доказательством непрочности всех человеческих дел. Да примет Всевышний душу его в царство небесное, а с ним вместе да помилует и нас».