1612. «Вставайте, люди Русские!»
Шрифт:
Если б в ответ одиночке отозвалась вся стая, ротмистр, вероятно, успокоился бы. Волки охотятся, экая невидаль! Но десятник Гусь был прав: зимой волк-одиночка — огромная редкость, а уж то, что он один приближается к большому становищу людей, совсем невероятно. Да, по селам волки, бывает, шастают — воруют ягнят и козлят, иной раз не хуже лисицы тащат кур, но только знать о себе воем не дают и от людей держатся как можно дальше. Что же это, в самом деле, за зверь?
Вой повторился в третий раз, и затем стало тихо. Совсем тихо. Даже свист ветра будто бы пропал, и поземка кружилась в гробовом холодном молчании.
Ротмистр
И вдруг двое караульных возле одного из костров хором завопили:
— Смотрите! Езус Мария, смотрите же!!!
Среди снежных вихрей, шагах в двадцати от гуляй-города, как раз там, где чуть рассеянная кострами мгла вновь густела и чернела, вдруг прорисовался высокий светлый силуэт. Он еще чуть приблизился и застыл неподвижно. То был действительно волк, но такой, какого не видывал никто из разом повскакавших на свои телеги поляков. Возможно, расстояние да крутящийся в воздухе снег и делали размеры немного обманчивыми, однако в том, что этот зверь, по крайней мере, в два раза больше самого крупного из волков, какого кто-либо когда-либо видел, ни у кого не было сомнения. Стройный, поджарый, но при этом мощный, с огромной, тяжелой головой, он выглядел почти нереально. Пугал и завораживал и окрас его шерсти — зверь был почти белый.
Он стоял, не шевелясь, спокойно глядя прямо на людей, а его глаза пылали, будто два зеленых факела.
— Оборотень! Оборотень! — закричали в ужасе караульные.
На несколько мгновений пан Шокальский тоже застыл, точно окаменев. Потом опомнился и крикнул:
— Стреляйте! Стреляйте!
В ответ хлопнули несколько пищалей, полетели стрелы, однако никто не попал в цель! Волк исчез, будто растаял в холодной темноте, не издав ни звука, лишь успев оскалить свою громадную пасть, и перепуганным людям показалось, будто он засмеялся. Они продолжали отчаянно палить и пускать стрелы туда, где только что стоял зверь, хотя в этом уже не было никакого толка. После одного из хлопков пищали раздался стон, и с телеги рухнул лицом в снег молодой пехотинец. Он как раз приподнимался, чтобы выстрелить, когда позади него кавалерист нажал на спуск пищали. Пуля угодила парню как раз в затылок.
Глава 5. Мстители
— Прекратить стрельбу! — пан Шокальский развернул коня и ринулся к обозу понимая, что нужно немедленно успокоить людей.
— Он пришел, значит, сейчас явятся и эти!.. — прошептал, следуя за ротмистром, Ежей Гусь.
— Замолчите, пан десятник! — рявкнул Станислав, пытаясь справиться с собственным смятением. — Поднимайте всех, и пускай люди перезаряжают оружие — они же в этого волка разрядили все пищали и выпустили по полколчана стрел! Живо!
Он обернулся, чтобы проверить, слышал ли его десятник, и сперва решил, что тот вовсе потерял голову от страха: глаза пана Гуся были вытаращены, рот широко раскрыт. Он, кажется, пытался, но не мог выдохнуть какие-то слова, вместо слов из его рта вдруг вылетели темные брызги крови… И тогда Станислав увидал наконец стрелу, торчавшую в горле десятника. Ее оперение еще дрожало.
— Все к оружию! — крикнул он.
Крикнул, понимая, что
Новый дождь стрел скосил еще пятерых караульных, пытавшихся различить своих врагов и натянувших луки.
— В укрытие! Все в укрытие! — скомандовал Шокальский, как обычно, в минуты боя, вернувший себе хладнокровие и понимавший, что только четкие приказы спасут его обозников от паники. — Укрыться за телегами и выжидать! Чтобы напасть, им придется приблизиться к нам!
Он соскочил с коня и тоже бросился к ближайшей телеге. Но не добежал до нее всего трех шагов — стрела вошла ему в бедро, и он рухнул на снег, прилагая страшные усилия, чтобы не закричать от боли и не потерять сознания.
— Пан ротмистр!
Один из кавалеристов выметнулся из-под телеги, кинулся на помощь командиру и упал. Темное пятно медленно выползало из-под его головы.
Станислав ползком преодолел оставшиеся до телеги пару саженей и вкатился меж колес, откуда ему уже тянули руки кавалеристы.
— Не выходить! — прохрипел он. — У нас достаточно припасов, чтобы дождаться утра, а утром они не посмеют приблизиться. Скольких мы потеряли?
— Семнадцать человек, пан ротмистр, — отозвался рядом чей-то дрогнувший голос.
— Ничего себе! И сколько нас осталось?
— Считая возчиков, тридцать восемь человек… Но еще человек семь ранены, двое очень сильно.
— Понятно. При том, как мало людей сопровождали обозы до сих пор, ясно, почему почти сразу погибали все… Не добавляйте больше жару в костры: мы все равно не видим разбойников, а они будут видеть нас еще лучше.
Двое пехотинцев вытащили раненого командира из-под телеги, уложили на расстеленный бурнус. Чьи-то руки осторожно разрезали штанину.
— Стрела засела очень глубоко… Чтобы ее извлечь, нужно сделать надрез. Потерпите, пан ротмистр.
— Что я тебе, девчонка?! Вынимай!
На несколько минут он потерял сознание, когда же очнулся, рана была уже перевязана. Он попробовал шевельнуть ногой, но та совершенно онемела.
— Ничего, верхом удержусь. Лишь бы цело было сухожилие… Кто-нибудь — дайте воды!
Темнота кругом обоза, казалось, еще сгустилась, и пытаясь выглянуть из-под телег и в просветы меж ними, осажденные совершенно ничего не видели. Несколько не распряженных лошадей тоже были убиты стрелами, которые пускали как «призраки», так и охваченные паникой защитники обоза, и теперь конские туши стали дополнительным прикрытием, от которого, впрочем, не было толка — стрелять-то больше не в кого…
— Может, они ушли? — тихо предположил один из пехотинцев.
В ответ на его слова мгла кругом внезапно озарилась пронзительной вспышкой, раздался оглушительный грохот, и одна из телег разлетелась на куски, а груженные на нее мешки и корзины полетели в разные стороны. Лошади, и без того испуганно ржавшие и толкавшиеся внутри круга, разразились отчаянным ревом, две из них, сумев порвать упряжь, махнули через ограждение.
— Пушка! Матка Боска, у них пушка! — взвыл один из осажденных.