1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
«Он переносил холод с великим мужеством, – вспоминал камердинер императора французов, Констан, – хотя и видно было, что физически на него он очень сильно действует». Но несмотря на роскошную возможность менять белье и на содержимое несессера, Наполеон тоже страдал от вшей, а кроме того, невзирая на удобную кровать, и от бессонницы, порожденной, несомненно, ждавшей впереди неопределенностью и беспокойством за судьбу армии. «Бедные солдаты заставляют мое сердце обливаться кровью, но я все равно не могу ничего для них сделать», – признался он Раппу как-то вечером {816} .
816
Constant, V/147–8, 154; Rapp, 210.
Вера в него оставалась непоколебимой. Многие ворчали и ругали его, но пусть некоторые и позволяли себе дерзкое поведение или неподчинение офицерам
817
Caulaincourt, II/189; Bourgeois, 139; Radozhitskii, 263; Bourgogne, 213; Denni'ee, 143.
Казначей Дюверже, не будучи строевым офицером и комбатантом, не испытывал той солдатской преданности к императору-полководцу, но и он соглашался, что «его престиж, та особая аура, окружающая великого человека, ослепляла нас своим блеском, все уверенно собирались, исполнялись уверенности и подчинялись малейшему проявлению его воли». Верно и то, что Наполеон являл собой их лучший шанс выбраться из переделки, в которую они угодили. «Его присутствие вдохновляло наши поникшие сердца и вызывало последний выплеск энергии, – рассказывал капитан Франсуа. – Вид нашего главнейшего предводителя, идущего среди нас, разделяющего наши лишения, в какие-то моменты вызывал большее воодушевление, чем в победоносные времена». К какой бы нации они ни принадлежали, каковыми ни были бы их политические пристрастия и отношение к нему, солдаты и офицеры в равной степени осознавали одно: только ему по плечу сплотить и удержать остатки армии как единое целое, и только он способен вырвать хоть какие-то частички победы из пасти поражения {818} .
818
Caulaincourt, II/189; Roos, 149; Dedem, 275; Labaume, 376; Bourgeois, 139; Duverger, 16; Francois, II/827; Caulaincourt, II/172; Шамбре (Chambray, II/385) утверждает, что раздавалось немало недовольных голосов, а Пьон де Лош (Pion des Loches, 310) говорит, будто солдаты открыто поносили Наполеона.
Но одним лишь этим соображением всё не ограничивалось и не объяснялось. Неожиданным образом довольно распространенные чувства выражал, плетясь мимо стоявшего на обочине Наполеона, один немецкий артиллерийский офицер, от которого естественным образом следовало бы ожидать проклятий в адрес иноземного тирана, приведшего его в столь жалкое состояние. «Тот, кто видит истинное величие, покинутое фортуной, забывает о своих страданиях и заботах, и мы в мрачном безмолвии выпрямляли спины под его взглядом, отчасти примиряясь с нашей горестной судьбой» {819} .
819
Faber du Faur, 249.
Сегюр искал метафизическое объяснение подобному явлению, приводя вот какие доводы: они должны были винить во всем Наполеона, но не винили его, ибо он принадлежал им настолько же, насколько они ему. Его слава служила их общим достоянием, а посему принизить его репутацию претензиями к нему и отвернуться от него означало разрушить разделяемое всеми здание славы, построенное ими сообща за годы и являвшееся самой ценной их собственностью. Данное мнение как будто бы подтверждает и тот факт, что даже в плену солдаты Grande Arm'ee отказывались произнести хотя бы слово против Наполеона. По свидетельству генерала Уилсона, «любыми соблазнами, любыми угрозами, любыми лишениями нельзя было подвигнуть их упрекнуть императора в том, что он стал
820
S'egur, V/309; Wilson, Invasion, 254; Maistre, I/247.
Боевой дух устремился ввысь, когда по приближении к Борисову солдаты «Московской армии» встретили 2-й корпус Удино [189] и другие формирования, дислоцированные в тылу, а потому не испытывавшие всех ужасов отступления. Поручик Юзеф Красиньский, отступавший вместе с другими измотанными солдатами из уцелевших частей польского 5-го корпуса, не сумел сдержать слез радости, повстречав вблизи Борисова выступавшую следом за оркестром дивизию Домбровского с ее должным образом обмундированным личным составом. Реакция с противоположной стороны была не менее острой.
189
4 ноября 1812 г. маршал Н.-Ш. Удино, герцог Реджо, оправившийся от ранения, полученного 17 августа под Полоцком, снова возглавил 2-й армейский корпус, которым ранее вместо него командовали: дивизионный генерал, затем маршал граф Л. Гувьон Сен-Сир (с 17 августа), дивизионные генералы граф К.-Ж.-А. Легран (с 21 октября) и барон П.-Ю.-В. Мерль (с 24 октября). – Прим. ред.
Гренадер Оноре Бёлэ, недавно прибывший из Франции, не мог поверить своим глазам, когда увидел проходившие мимо отступавшие части. «Мы стояли с широко открытыми ртами, спрашивая себя, не ошиблись ли мы? Были ли те едва походившие на человеческие создания люди и в самом деле французами, солдатами Grande Arm'ee?» – писал он. Вид воинов «Московской армии» произвел обескураживающее воздействие на личный состав корпусов Удино и Виктора. «Существовала надежда, что наш пример окажет благоприятное влияние, – отмечал Удино. – Увы! Получилось совсем обратное» {821} .
821
Falkowski, V/85; Hochberg, 106–7; Brandt, 314; Beulay, 67; Oudinot, 214.
Но куда больше всех тревожило другое: в войсках настойчиво циркулировали слухи о захвате Борисова русскими, что означало – французы отрезаны.
21
Березина
22 ноября Наполеон достиг Толочина, где разместился на постое в заброшенном монастыре. Очень скоро гонец, присланный Домбровским, довел до императора весть о падении Минска, захваченного Чичаговым шесть дней назад. «Императора, в одночасье лишившегося всего снабжения и всех средств, на которые он рассчитывал после Смоленска, чтобы сплотить и переформировать армию, охватило оцепенение», – делился наблюдением Коленкур {822} .
822
Жомини (Jomini, Pr'ecis, I/184) пишет, что Наполеон узнал об этом вечером 19 ноября, но тут явная ошибка: см. Caulaincourt, II/168; Napoleon, Correspondance, XXIV/311 («rien de nouveau» [ничего нового]), 312, 313.
Наполеон ожидал от Чичагова маневра на вывод войск на соединение с Кутузовым с целью обеспечения возможности ударить на противника соединенными силами, а не выхода в тыл французам с попыткой отрезать их. На самом деле Чичагов блуждал впотьмах. Он всего лишь получил общие указания от Кутузова: распоряжение зайти в тыл Наполеону и не допустить соединения французов с Шварценбергом. От Витгенштейна ожидался переход Березины далее на север и совместные действия с Чичаговым, чтобы вдвоем они прикрыли протяженный участок западного берега реки {823} .
823
Kutuzov, Pisma, 411; Langeron, 55; Czaplic, 515; Chichagov, Pisma, 61; Martos, 498; Rochechouart, 182.
В ту ночь обер-гофмаршал Дюрок и интендант Дарю дежурили у постели императора. Все трое они засиделись допоздна, обсуждая обстановку, а Наполеон якобы посетовал на собственное «неблагоразумие». Он задремал ненадолго, а по пробуждении поинтересовался предметом их беседы. Дюрок и Дарю выразили сожаление по поводу отсутствия воздушного шара. «Шар? Чего ради?» – поинтересовался он. «Чтобы унести Ваше Величество отсюда», – ответил один из них. «Положение нелегкое, это верно», – согласился Наполеон, и вместе они приступили к обсуждению вопроса о риске для него угодить в руки русским.